Лагуна Ностра

Для палаццо Кампана май выдался необычным. У нас полным ходом шли ремонтные работы, только это была реставрация наоборот. Заделывая вековые рубцы и рытвины в стенах нашего здания, рабочие устраняли стигматы модернизации, предпринятой нашей ведьмой Кьярой. День за днем, взобравшись на строительные леса, мы с Борисом скоблили стены, разбивали зеркальные перегородки, ломали ложные стенки. Нам нужен был дворец, похожий на нас, — такой же несуразный и нескладный.

На альтану — устроенную на крыше террасу на столбах — вернулись выпачканный голубиным пометом холщовый навес, соломенные стулья, базилик и лаванда в разрозненных цветочных горшках. В сумерки мы смотрели оттуда, с высоты, как ночь сглаживает черепичные волны крыш, как темнеет небо на горизонте над Джудеккой, и всех нас, даже Альвизе, наполняла радость оттого, что они вернулись — наши хорошие деньки.

Борис воспользовался солнечной погодой, чтобы отлакировать и просушить на теплом ветерке свой пуппарино. Но Рамиз вскочил с ногами в недосохшую лодку. Дядя уже собирался поднять по этому поводу шум, когда, бросив Виви в телемагазинном манеже в саду, в прохладе вековой беседки, осенявшей своей тенью не одно поколение младенцев Кампана, из андрона вышел Игорь. Кутаясь, несмотря на яркое солнце, в плащ, он взирал на лодку с бессилием капитана «Титаника» в момент крушения. Этот плащ, точно такой же, как тот, папин, Альвизе купил ему на распродаже, чтобы сгладить воспоминание об оригинале, сгинувшем в ночь убийства, и Игорь считает, что делает ему приятно, облачаясь в него только в хорошую погоду — чтобы не намочить. С тех пор как дядя дал Борису клятву не лезть в наши дела, он очень боится сделать что-то не так, и мы все время его успокаиваем, что бы он ни сделал.

Подумаешь, какой-то след подошвы на лаке, это же пуппарино, а не «Плот „Медузы“» [66], не из чего устраивать трагедию, ну прыгнул кто-то обеими ногами в лодку, заворчал Борис, когда Рамиз, научившийся за время своих мытарств хитрить, повис у него на шее, шепча: «Ja ti ocher» — «Я тебя люблю» по-албански. Он изголодался по нежности, этот мальчуган, однако Борис буркнул, чтобы он катился целоваться с тетками на Риальто, где его злоключения, раздутые «Гадзеттино» до устрашающих размеров, стали среди торговцев притчей во языцех. Повинуясь его указующему персту и взгляду, Игорь взял Рамиза за руку, засунул Виви в коляску с гидравлической подвеской, приобретенную в телемагазине вместе с кучей детских штучек-дрючек, и покатил в сторону Риальто с таким видом, будто от этого зависела наша жизнь. Борис же, дав наконец волю давно чесавшимся рукам, что было силы саданул по корме пуппарино, на месте которой должна была бы находиться попа Рамиза.

После той истории с бумажником даже Альвизе стал обращаться с Игорем как с выздоравливающим, чудом спасшимся от смертельной болезни, но все еще находящимся под угрозой рецидива.

Выслушав в ту ночь рассказ нашего семейного очистителя скверны, брат испустил самый долгий из своих долгих мученических вздохов и велел Борису сжечь бумажник, и не возвращаться в дом, пока улика не будет, как прах усопшего, развеяна над каналом Фрари.

Рамиз был цел и невредим, Корво и его приспешники сидели в тюрьме, нож лежал в футляре, а бумажник обратился в пепел. Игорю было запрещено выходить одному после наступления темноты, чтобы кормить кошек или все равно ради чего. Вся семья — кровные родственники — могла спать спокойно. «Кровные» — не слишком веселая шутка, но лучше уж так шутить, чем лить слезы.

Однако для Игоря история еще не кончилась: оставался еще один повод для беспокойства в лице Иогана Эрранте. Честный и неподкупный комиссар не смог на следующее же утро не пойти и не сообщить ему, что у него появился соперник, претендующий на звание убийцы Волси-Бёрнса. Если всем нам повезет, бедолага и дальше будет держаться за свои подвиги. В ветхой, перенаселенной тюрьме, где самоубийства сменялись бунтами, Эрранте пользовался среди сокамерников особым почетом, как будто он победил в конкурсе «Кто хочет выиграть много лет тюрьмы», без труда побив рекорд тихого помешательства, поставленный нашим домашним иллюминатом.