Лагуна

— Мой брат хотел бросить им вызов — крикнуть один только раз: пусть народ знает, что мы — свободнорожденные разбойники — доверились своим рукам и великому морю. И снова я попросил его молчать, во имя нашей любви. Разве я не слышал ее дыхания подле себя! Я знал, что погоня начнется слишком скоро. Мой брат любил меня. Он бесшумно погрузил в воду весло. И сказал: «Только половина мужчины осталась в тебе сейчас, другая половина — в этой женщине. Я могу ждать. Когда ты снова станешь настоящим мужчиной, ты вернешься со мной сюда, чтобы бросить вызов. Мы — сыновья одной матери». Я не ответил. Вся моя сила и вся моя воля сосредоточились в руках, державших весло, ибо я жаждал быть с ней в безопасном месте, за пределами гнева мужчин и зависти женщин. Моя любовь была так велика, что я думал — она поведет меня в страну, где неведома смерть, если только мне удастся спастись от гнева Инчи Мида и от меча нашего вождя. Мы гребли торопливо, дыхание вырывалось сквозь зубы. Лопасти весел глубоко погружались в гладкую воду. Мы оставляли за собой реку, мы плыли чистыми протоками среди отмелей. Мы шли вдоль темного берега, шли вдоль песков, где море шепчется с сушей, и мерцание белых песков вспыхнуло позади лодки — так быстро неслась она по воде. Мы молчали. Только раз я сказал: «Спи, Диамелен, — скоро тебе нужна будет вся твоя сила». Я услышал ее нежный голос, но не повернул головы. Солнце взошло, а мы продолжали плыть. Пот лился с моего лица, как дождь из тучи. Мы плыли в жару, при свете дня. Я ни разу не оглянулся, но я знал, что глаза моего брата, сидевшего за моей спиной, упорно глядят вперед, ибо лодка летела прямо, как стрела жителя лесов, когда она покидает сампитан.[4] Не было лучшего гребца, не было лучшего рулевого, чем мой брат. Много раз мы вместе побеждали в гонках в этом каноэ. Но никогда не испытывали мы своих сил так, как в тот день, — в тот день, когда в последний раз гребли вместе! Не было в нашей стране человека более храброго и сильного, чем мой брат. Я не мог тратить силу зря, чтобы повернуть голову и поглядеть на него, но каждую секунду я слышал свистящее его дыхание, все громче раздававшееся за моей спиной. И все же он молчал. Солнце поднялось высоко. Жара, как пламя костра, лизала мою спину. Мои ребра готовы были лопнуть, но я уже не мог набрать достаточно воздуха в грудь. И тогда я почувствовал, что должен выкрикнуть с последним вздохом: «Отдохнем…» «Хорошо!» — ответил он, и голос его был тверд. Он был силен. Он был храбр. Он не знал ни страха, ни усталости… Мой брат!

Шепот властный и нежный, шепот необъятный и слабый, шепот дрожащих листьев, колеблющихся ветвей пронесся через переплетенные дебри лесов, пробежал над звездной гладью лагуны, и вода между сваями с неожиданным плеском лизнула покрытые тиной столбы. Дыхание теплого воздуха коснулось лица обоих мужчин и понеслось дальше с горестным звуком, — дыхание громкое и отрывистое, как тревожный вздох дремлющей земли.

Арсат продолжал ровным тихим голосом: