Лайка

У главного врача больницы имелась младшая сестра, которая была моложе Юрия Всеволодовича лет на пятнадцать и которая работала в администрации райцентра. Она улетела в свой северный отпуск в конце июня, а вернулась неделю назад. Все это время Евгений Павлович в дружеской беседе намекал ему время от времени об одиночестве сестры и о том, какая она замечательная женщина. Сестра Рузаева была действительно привлекательна. Муж у нее трагически погиб пять лет назад в тайге во время охоты, а единственная дочь училась в Москве на последнем курсе какого-то технического института. Ерохин все отлично понимал, что хочет сказать его старый друг, но не подавал виду, что догадывается о значении этих намеков. Он всегда молча выслушивал слова Евгения Павловича о его сестре и потом тактично переводил разговор на другую тему. Но вот вчера Рузаев объявил ему, что через три дня у его сестры день рождения, к тому же юбилей – сорок пять лет, – и что Ирина, сестра его, не любит шумных компаний, да и вообще не любит праздновать дни рождения, а посему юбилей будут отмечать в кругу семьи. У самого Евгения Павловича с супругой, так уж случилось, не было детей, и получалось, что круг их семьи – три человека. «И так как ты мой старый друг, – в конце продекларировал Рузаев, – то Ирина просила от ее имени пригласить тебя к нам на, как получается, семейный праздник. Никакие отказы и отговорки не принимаются, учти».

Вот и сидел сейчас Юрий Всеволодович, глядя на свой стакан чая, и думал о том, что все это глупо: в его годы пытаться строить новую семью. Он давно привык к одиночеству в быту, и ему было комфортно в этом пространстве осознанного сиротства. Нравилась ли ему Ирина как женщина? Безусловно – да, но ломать свой уклад он не хотел ни за что на свете. Поэтому час назад он решительно направился к кабинету главного врача, чтобы откровенно поговорить и все объяснить начистоту. Но главный бухгалтер больницы, которая что-то тихо обсуждала с секретаршей, с порога зашикала на него и шепотом поведала, что Евгений Павлович обсуждает бюджет больницы с Красноярском, и что разговор будет долгим. Удрученный ходом событий, Ерохин спустился на первый этаж к рентгенологу, с которым иногда любили поболтать о том о сем. Растерянно, даже машинально, рассматривая снимки, которые медсестра готовила для отправки врачам на завтрашний день, он вдруг обратил внимание на характерные обширные пятна на одном из рентгенограмм. «Странные засветы здесь, Николай Иванович, – обратилась она к рентгенологу. – Видимо, аппарат барахлит».

– Нет-нет, – остановил ее Юрий Всеволодович, – дело не в аппарате, а в пациенте.

Ерохин взял снимок и стал внимательно рассматривать его.

– Пришлите мне его ко мне завтра, – сказал он, обращаясь к Николаю Ивановичу. – Хотя, наверное, уже поздно его спасать…

– Так этот пациент вроде здесь где-то, – перебила его медсестра. – Мне из регистратуры Клавдия Петровна звонила и жаловалась, что, вроде бы, как раз он поставил ей ультиматум, что останется в больнице до тех пор, пока его не примет врач, и что утром у него последний теплоход.

– Тогда, если вас не затруднит, позвоните ей и скажите, пусть этот, – как его фамилия? Шадрин? – пусть этот Шадрин поднимется ко мне. Я буду его ждать до тех пор, пока он не придет ко мне.

Ерохин постучал ложкой о край бокала, стряхивая капельки уже остывшего чая, и задумчиво посмотрел в черную глазницу окна. Затем перевел взгляд на настенный календарь за текущий 2021 год: в красном квадратике значилось число 22, а над фото с забавными котятами – месяц – сентябрь. «Летят мои годы! Боже мой, как быстро летят!» – подумал он. Ход его хаотичных мыслей перебил тихий стук в дверь. В следующую секунду она отворилась, и на пороге показался незнакомый мужчина.

– Мне сказали, что вы примете меня, – невнятно и как-то робко пробормотал он, поздоровавшись с доктором.

Юрий Всеволодович удивленно уставился на него, все еще оставаясь под воздействием своих тягостных мыслей и запамятовав о некоем Шадрине, которого сам и попросил найти и прислать к нему срочно.

– Я не ошибся: вы – Юрий Всеволодович? Моя фамилия Шадрин…

– А-а, вот что! – перебил пациента Ерохин, вспомнив рентгеновский снимок, и, почему-то взяв с блюдца ложечку, запустил ее обратно в бокал с чаем. – Чаю хотите? Составьте мне компанию – грустно пить чай в Туруханске одному, знаете ли. Садитесь вот сюда. Вы не торопитесь?

Никита пристально посмотрел в глаза терапевту, поймав его изучающий взгляд, и сел на стул, стоящий чрез стол напротив него.

Ерохин включил чайник и, пока тот закипал, снова молча бросил взгляд опытного онколога на внешний вид Шадрина. В суровом, но измученном от тяжелой болезни лице Никиты Юрий Всеволодович вдруг увидел как бы себя: Бог миловал его в течение всей его жизни от серьезных физических недугов, но сейчас он такой же израненный и выбитый из своей привычной колеи человек – разве не так?