Лайка

Вот и сегодня она, протопив печь второй раз за сутки и закончив все дела по хозяйству после работы, уложила детей и сама легла спать на старый диван, стоящий возле печки около двери. У этого дивана Никита несколько лет назад вытащил все сломавшиеся пружины и сверху обтянул новым материалом, и таким образом получилась своеобразная лавка, скорее даже топчан, хотя все в семье продолжали звать ее диваном. Чтобы дети не беспокоились из-за ее бессонницы – в первую очередь это касалось Насти,– Таня и стала в последнее время ночевать на этом топчане: он не скрипел как деревянная, и не лязгал как железная кровать – можно было ворочаться сколько угодно. Когда она по завершении всех необходимых дел присела на край дивана, веки тут же потяжелели, и захотелось спать до невозможности, но как только она положила голову на подушку – снова налетели холодной вьюгой тревожные мысли. Опять в ночной темноте одни лишь леденящие страхи перед будущим: как она сможет поднять на ноги детей без Никиты, как сама сможет пережить то, о чем страшно даже подумать – уход мужа навсегда… Так она пролежала довольно долго. Порой она на несколько минут проваливалась куда-то в темноту, но это нельзя было назвать сном – это была всего лишь попытка мозга чуть-чуть сбросить напряжение в своих нервных клетках, подобно обмороку. В какой-то момент она встала, чтобы узнать время – настенные часы на пружинном взводе показывали уже половину второго. Чтобы не тревожить уснувших детей, Таня, уже привычно, не включая света, определила время вслепую, ощупывая аккуратно стрелки часов. Она вернулась на свое место и долго просидела на своем топчане, прислонившись к теплому боку печки. Таня сама не заметила, как уже изморенная до невозможности, медленно сползла набок на подушку и, пролежав несколько минут с открытыми глазами в темноте, заснула. Ей показалось, что прошло всего несколько минут, как где-то за окном заурчал чей-то снегоход. Вымотанная нервная система организма яростно сопротивлялась пробуждению, желая отдохнуть и восстановить свою функциональность. «Что за дурак ночью катается по улицам? – подумала Таня с раздражением и зарылась головой под подушку. – Не старший сын ли директора школы? Надо будет завтра поговорить с ней…» Мысли запутались, шум мотора вроде бы стих, и она снова заснула.

Через какое-то время мимо, громко топая, прошел Мишка. Хрустнула образовавшейся за ночь наледью входная дверь, и Таню обдало холодным воздухом с сеней. «Что это Мишка шастает посреди ночи?» – подумала Таня, пытаясь проснуться, но это ей не удалось. Дверь снова открылась. Старое плотное покрывало, которым закрывали дверной проем на ночь во время сильных морозов, отлетело с одного угла, а затем и вовсе упало на пол.

– Мама, а мам, – сквозь сон послышался голос Миши, – ты, что, ничего не слышишь? Там папа же вернулся…

За печкой послышалась какая-то возня, затем быстрый топот детских ног.

– Ой, папа! – прозвучал тонкий голос Ритки.

Тут Таню словно ударило током. Она резко поднялась, и от быстрого вставания и от нервного перенапряжения у нее закружилась голова. Таня смотрела на светящееся окно во двор, которое на две трети снизу было в инее, и сперва даже не сообразила, что это за девочка стоит на подоконнике за тюлевой занавеской и ладонью трет по стеклу: в полумраке все двигалось и плыло перед глазами.

– Ты зачем забралась туда, Ритка? – не узнавая своего голоса, вымолвила медленно слова Таня. – Вот упадешь в темноте сейчас, егоза.

– Вот и Рекс! – не обращая внимания на слова матери, дочка ткнула своим тонким указательным пальцем в круглое пятно оттаявшего инея.

Таня перевела взгляд на сына – тот с недоумением молча смотрел на свою маму, ожидая, когда она проснется до конца.

– Что это во дворе свет горит? – снова спросила она.

– Мама, – испугано прошептал почти в ухо Мишка, – ты что такое говоришь? Там папа вернулся, ты меня слышишь? Это свет от фары снегохода. Папа просил помочь перетаскать тюки со шкурками… Я сейчас быстро оденусь и пойду к нему.

Наконец Таня стала соображать, что происходит, но от осознания того, что Никита вернулся раньше срока из-за плохого состояния своего здоровья, ей стало так горько, что вдруг она зарыдала во весь голос. Она понимала, что так ни в коем случае нельзя делать при детях, но ничего не могла поделать с собой. Видимо, ее плач услышала одна из собак во дворе – послышался унылый вой, – и тут же строгий и твердый голос Никиты, осадившей лайку. Вой прекратился. От окрика мужа и Таня вдруг пришла в себя. Вытирая свои слезы, он побежала за перегородку в дальний угол, в темноте споткнувшись о ножку стола и больно ударившись мизинчиком ноги об ее угол. Резкая боль окончательно привела ее в чувство. Она включила над кухонным столом свет и стала одеваться.

В это время послышались тяжелые мужские шаги в сенях. Потом открылась дверь и захлопнулась. Таня с замиранием сердца, словно это был не ее муж, с которым прожила долгие двадцать лет, услышала голос Никиты: