Лайла. Исследование морали

Несколько лет спустя, когда ему уже выдали справку, что он «здоров», ему удалось почитать «объективные» записи в истории своей болезни, и его возмутило, насколько лживы были те записи. Они были похожи на описание некоей религиозной секты, составленной представителями другой, враждебной ей секты. Психиатрическое лечение — это не поиск истины, а утверждение догмы. Психиатры боялись клейма безумия так же, как некогда инквизиторы боялись поддаться силам дьявола. Психиатрам запрещалось практиковать, если они душевнобольные. Требовалось, чтобы они буквально не понимали того, о чем они толкуют.

На это, как полагал Федр, можно было ответить, что не обязательно заразиться гриппом для того, чтобы знать, как лечиться от него, и не обязательно стать умалишённым, чтобы познать способы борьбы с болезнью. Кроме контраргумента, который восходит к корням проблемы. Грипп — биологическая структура. Её можно научно проверить. Его можно познать исследуя бациллы пневмококка под микроскопом.

Безумие же, с другой стороны, структура интеллектуальная. Причины у него могут быть биологическими, но психической или биологической реальности оно не имеет. В суд нельзя представить никакого научного прибора для доказательства того, кто душевнобольной, а кто здравомыслящий. В душевных болезнях нет ничего, что подпадало бы под какие-то ни было научные законы вселенной. Научные законы вселенной изобретены здравым смыслом. Нет таких путей, по которым здравомыслие могло бы измерить то, что находится вне своей сферы и того, что создано им. Безумие — это не «объект» для наблюдения. Это извращение самого исследования. Не существует такой вещи как «заболевание» структур интеллекта. Есть только ересь. И безумие таковой и является.

Спросите: «Если бы в мире был только один человек, то может ли он стать безумным?» Безумие всегда существует только в соотношении с другими. Это социальное и интеллектуальное отклонение, а не биологическое отклонение. Единственной проверкой на безумие в суде или где бы то ни было является культурный статус кво. Вот почему профессия психиатра так похожа на старую профессию священника. Обе они используют физическое принуждение и насилие для сохранения статуса кво.

И раз уж дело обстоит так, то назначение врачей для лечения безумия — злоупотребление их профессиональной подготовкой. Их дело вовсе не интеллектуальная ересь. Врачей готовят для рассмотрения вещей в неорганической и биологической перспективе. Вот почему так много из их лечебных мер — биологические: шок, наркотики, лоботомия и физическое принуждение.

Подобно полицейским, которые живут в двух мирах: биологическом и социальном, психиатры также живут в двух мирах: социальном и интеллектуальном. Подобно ментам они имеют абсолютную власть над нижним порядком и должны раболепно подчиняться высшему порядку. Психиатр, осуждающий интеллектуальность, подобен менту, осуждающему общество. Не тот материал. У вас столько же шансов убедить психиатра в том, что интеллектуальный порядок, который он навязывает, прогнил, как и мента в том, что социальный порядок, который он поддерживает, — труха. Если бы вам удалось убедить их в этом, им пришлось бы бросить работу.

Итак, Федр убедился, что если хочешь выбраться из психдиспансера, то не надо убеждать психиатров в том, что ты знаешь больше их о том, в чем твоя «беда». Это бесполезно. Выйти можно только если убедишь их в том, что ты полностью сознаёшь, что они знают больше твоего, и что ты полностью готов признать их интеллектуальное превосходство. Именно так еретикам удаётся избежать костра. Они каются. При этом надо превосходно сыграть роль и не допускать никаких проблесков недовольства. Если поступишь так, то тебя могут уличить, и тогда тебе придётся хуже, чем было раньше.

Если тебя спросят: «Как вы себя чувствуете?», то нельзя ответить: «Прекрасно!» Это посчитают за симптом самовнушения. Но нельзя также сказать: «Паршиво!» Они вам поверят и увеличат дозировку успокоительного. Нужно говорить: «Ну… мне кажется, что я иду на поправку…» с униженным и заискивающим видом. И тогда это вызывает улыбку.

Со временем такая стратегия обеспечила Федру достаточное количество улыбок, и его выпустили. Он стал менее честным и большим конформистом в отношении текущего культурного статуса, но ведь этого в действительности всем и хотелось. Это дало ему возможность выйти на волю, вернуться в семью, на работу и снова занять определённое место в обществе. Эта новая личность конформиста, играющего некую роль, бывшего пациента из душевнобольных, который умеет вести себя так, как ему говорят, и не протестует, стала в некотором роде постоянной сценической ролью этой личности, которую он не переставал играть.