Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного

— Подумай, что ты говоришь, жена?! Да неужели ты готова валяться с кем попало, только чтобы понести?!

Нофаро опять зарыдала, Дарей выглядел ничуть не веселей, и глаза его тоже были полны слез.

Лаис сочувственно вздохнула.

Что и говорить, боги иной раз подбрасывали в гнезда человеческие своих птенчиков. Геракл был сыном Алкмены и Зевса, а не царя Амфитриона. Елена, Эмен и Полидевк родились у Леды тоже от Зевса, принявшего образ лебедя, а не от спартанца Тиндарея… Однако людям не дозволяется то, что дозволено богам! Да и ни к чему это — испытывать любовь огнем невыносимой ревности!

Лаис вспомнила Фания, который когда-то спас ее от оголодавших моряков на пентаконтере. Фаний страстно хотел ребенка… Он получил дочь в конце концов, — однако ценой ее рождения стала мучительная, страшная смерть его жены и его собственные страдания — страдания человека, измученного ревностью, лишенного памяти, попавшего в рабство, потерявшего все, что некогда имел, обреченного на смерть… Если бы Лаис случайно не признала старого знакомого в забитом рабе по прозвищу Килида, Фаний бы погиб! И только нечеловеческие страдания, испытанные им, позволили ему простить умершую изменницу-жену и принять маленькую Альфию как родную дочь.

Фаний был мудр и добр. Дарей, конечно, тоже добряк, однако… Однако лучше не подвергать таким ужасным испытаниям его душу. Одно только подозрение, что Нофаро принадлежала другому мужчине, может заставить его разлюбить жену, может превратить их жизнь в сущие бездны Тартара[51].

— Нофаро, тебе ни в коем случае нельзя участвовать в Фесмофорис! — решительно заявила Лаис. — Вообще, знаете, что я слышала? Если в семье нет детей, нужно усыновить сироту или чужого ребенка из бедной семьи. Это угодно Гере, которая смягчается — и начинает смотреть на неплодную мать более снисходительно. Может быть, Гера поможет скорей, чем эти ваши Фесмофорис!

— Усыновить младенчика? — недоверчиво проговорила Нофаро. — Я бы с удовольствием! А ты, Дарей? Сможешь ли ты любить чужого ребенка?

— Если буду знать, что ты не родила его от чужого мужчины, — буркнул ревниво Дарей.

— Да кто же согласится отдать свое родное дитя? — снова приуныла Нофаро, но Лаис отмахнулась от нее и продолжала:

— Если ты любишь мужа, ты больше никогда не поставишь на стол бобы и коровий сыр. А сейчас мы пожарим добрый кусок мяса. Ты, Нофаро, как следует вымоешь рот, возьмешь толченый мел и почистишь зубы, пожуешь мяту и гвоздику. Потом мы накормим Дария мясом — и вы с ним отправитесь в постель.

— Но у нас нет ни мяса, ни рыбы, — ошеломленно всхлипнула Нофаро.

— Мне в дорогу дали немало всяких припасов, — решительно сказала Лаис. — Там еще остался изрядный кусок солонины. Нам вполне хватит на ужин. А завтра мы с тобой сходим на рынок…

— На завтра нет торговли, мяса нигде не купишь, ведь завтра Фесмофорис! — испуганно возразила Нофаро.

— Забудь это слово! — рявкнул Дарей.

— Забудь! — кивнула Лаис. — Значит, с самого утра мы спустимся в бухту, там всегда можно купить рыбы, верно? Иди чисти зубы, а я пока нарежу мясо.

— Поужинай сама, сестренка! — вскричал Дарей, подхватывая на руки жену с такой легкостью, как если бы в ней было не три-четыре таланта весу, а какая-нибудь парочка статеров![52] Я не хочу солонины! Я вообще ничего не хочу! Я хочу свою жену, и только она может утолить мой голод!

С этими словами Дарей утащил Нофаро в глубину дома, а Лаис осталась одна.

В очаге еще горел огонь, поэтому она согрела воды — в доме у начальника службы водоносов ее было вволю! — и как следует смыла дорожную пыль. Затем поела — и развязала один из узлов, которые передал ей Мавсаний по приказу Артемидора.

Это был самый большой узел — с роскошными хитонами и гиматиями, а также покрывалами. Во втором лежали сандалии. Большая кожаная дорожная шкатулка была полна украшений, от наплечных карфит до драгоценных поясов, от гребней до ожерелий, от серег до ножных и ручных браслетов безмерной цены.

Губы Лаис невольно расплылись в улыбке, пока она созерцала все это богатство, которое Мавсанию, на счастье, хватило ума скрыть от Клеарха, иначе тот просто вцепился бы в горло Артемидору. Сам Артемидор не вышел проводить Лаис, поэтому она была лишена возможности поблагодарить его. А любопытно было бы взглянуть в его глаза и попытаться понять, что означают эти столь щедрые дары…

— Хотелось бы мне знать, накупит он своей мраморной подруге новые наряды и украшения или отныне перестанет играть в куклы? — пробормотала Лаис не без ехидства, любуясь роскошными вещами, — и в это мгновение девушку поразила догадка, заставившая ее остолбенеть.