Лахезис

Так оно и случилось. Он, когда увидел, выставил в мою сторону указательный палец и засмеялся. Это был очень противный смех, такое заикающееся взвизгивание, которое невозможно было слышать, а хотелось спрятаться или убежать.

Вот только убежать я не успел, и это очень хорошо получилось, потому что иначе не знаю даже, как сложилась бы моя жизнь.

Я просто заплакал. Не столько даже от стыда или обиды, как потому, что мне страшно и больно стало потерять насовсем быстро съеживающееся чувство непостижимого родства, а оно исчезало на глазах под аккомпанемент напоминающего ослиный крик издевательского смеха.

Не знаю уж, что он там почувствовал в этот момент, но смеяться перестал, подошел ко мне, обнял и поцеловал в щеку. Очень серьезно, я бы сказал — даже торжественно.

И знаете что — в секунду все вернулось! Будто бы и не было ничего — ни мокрых штанов, ни смеха, ни страха потери. Опять был целый мир где-то рядом, а здесь, на лестнице, мы вместе, а он обнимает меня и прижимает к себе.

Правда, прижимал он меня довольно аккуратно — штаны были все же мокрыми, — но и этого мне было более чем достаточно.

Потом родители проснулись, и началась, как теперь принято говорить, разборка. За мокрые штаны влетело, само собой, но еще оказалось, что Фролыч, помимо прочего, умудрился мне подарить наградной отцовский пистолет. Как уж он его из сейфа вытащил, никто не знает толком: Так вот и познакомились наши родители. Как сейчас помню: папаша Фролыча в брюках с синими лампасами и белой нижней рубашке с вышивкой на груди стоит у нас в большой комнате у елки, а мой батя протягивает ему коричневую кобуру, и лицо у него такое все извиняющееся.

Меня батя никогда пальцем не трогал. Телесные наказания в семье у нас не были приняты. Разве мать иногда выдаст поджопник, но это как-то несерьезно было, и я даже не плакал. А вот в тот день, как я думаю, я очень был близок к тому, чтобы получить по первое число. Потому что, когда все вещи вернулись на свои места, отец раскрыл красный плюшевый фотоальбом, подаренный мной Фролычу, и стал просто весь белый как снег. У него даже руки заходили ходуном. Мать заглянула в альбом и ойкнула. Она еще спросила у отца: «Ты думаешь — он видел?» — а батя ей шепотом: «Эти своего не упустят». Потом они из альбома фотографии выдирали, резали их ножницами и топили мелкие кусочки в унитазе.

Я сразу понял, что, подарив Фролычу этот альбом, я сильно подвел своих родителей, хотя уразуметь, почему подвел и каким именно образом, никак не мог. Теперь-то я думаю, что в альбоме были фотографии отца с какими-то людьми, которых посадили либо за генетику, либо за космополитизм. Вот он и испугался, когда этот альбом попал в руки полковнику МТБ. Хотя, скорее всего, Гришкин отец в альбом так и не заглянул. Ему не до того было, ему надо было поскорее наградной пистолет вызволять.

Орленок Эд и девушка Элиза

Совершенно достала меня эта поганая квартира. Непрерывное газетное шуршание — как будто какой-то человек-невидимка днем и ночью ко мне подкрадывается. Из-за этого постоянное ощущение опасности.

Хотя, казалось бы, бояться нечего. При том, что самому Бесику я ни на грош не верю: бандит он и есть бандит, — но зато полностью доверяю его возможностям. Паспорт он мне выправит самый настоящий и все нужные визы проставит в лучшем виде. Это ведь только очень наивные люди могут думать, что этой страной управляют президент с правительством, а на самом деле ничуть не меньше возможностей у Бесика и ему подобных, и на их полномочия никому и в голову не приходит посягнуть.

Так что, пока я этом грязном логове нахожусь, ко мне ни одна прокурорская зараза не заявится — это будет как нарушение государственной границы.

Рискованная ситуация сложится, когда я с новым паспортом в кармане выйду за порог. Бесик, понятное дело, необходимую охрану обеспечит, но, если я правильно припоминаю, обладание поддельным документом образует состав преступления, и тут я уже становлюсь уязвимым. И если до сих пор я формально перед законом чист, то как только паспорт у Бесика возьму и положу в карман пиджака, тут же и окажусь преступником. Впрочем, такая угроза может реализоваться только, когда людей Бесика уже рядом не будет, — на паспортном контроле, например.

Но об этом беспокоиться еще рано. Вполне вероятно, что и среди пограничников у Бесика полно своих людей.

Так что можно спокойно продолжить игру, вот только идиотские песочные часы мешают. Хоть они у меня за спиной стоят, пока я общаюсь с девушкой Элизой, но я их все равно вижу. Они в экране компьютера отражаются, вот ведь гадство какое. В них должна же быть хоть какая-то идея, но я ее совершенно не улавливаю. Не выходят они у меня из головы. Мешают, потому что не понимаю, зачем они, и что сия тяжеловесная аллегория может означать. Это очень раздражает, потому что я же не идиот, и для всяких загадочных вещей вполне могу находить рациональное объяснение. Я, если хотите знать, вполне даже догадливый человек. Вот ведь девушку Элизу я расколол и понимаю теперь, как устроена олицетворяемая ею программа.