Лахезис

Ну, короче, я ей примерно все, что в коридоре тогда, повторил, только уже спокойно: «Давай, — говорю, — поженимся, Людка, я тебя люблю с детства, ты же знаешь, и попробуем быть счастливы» — и за руку ее взял. А она плачет беззвучно и пальцы мои перебирает. «Спасибо тебе, — говорит, — Костик, за эти слова, только уже поздно, ушло наше время, шестнадцать лет назад еще могло что-то получиться, а теперь уже нет; я тогда еще ждала чего-то и была готова, а на сегодняшний день все уже не имеет никакого смысла, такие я курсы прошла со своим любимым человеком, твоим лучшим другом Фролычем, так он выпотрошил меня всю, лучше любого мясника или хирурга, что ничего не осталось, и дать я тебе поэтому ничего не смогу. Ты ведь даже не представляешь себе, Костик, какой я стала, это только я сама знаю, а для тебя я теперь просто незнакомка, просто ты еще этого не понял. Девочку, которую ты любил много лет назад, отпели и похоронили, ты всего день со мной проведешь и поймешь это сразу же, только будет поздно, — захочешь убежать куда глаза глядят, да не сможешь, потому что ты хороший, и скорее будешь всю оставшуюся жизнь мучиться, но слова ни скажешь. Только я ведь пойму все сразу, и оттого мне в сто раз хуже будет, чем сейчас. И еще одна вещь, очень важная, нет, ты послушай, ты ведь даже не знаешь, какие у меня болячки, а у меня вот то и еще вот это, и такая болезнь и этакая, и все хронические, а годы-то вовсе не девичьи, и получается, что все здоровье свое я твоему другу Фролычу под ноги бросила, и он на этом от души потоптался, а тебе остается полная развалюха, за которой через год, вполне вероятно, придется горшки выносить. И этого я с тобой сделать никак не могу, хотя часто за эти три недели себе представляла, как мы с тобой вместе будем, но потом поняла, что это же я себя прежнюю представляла, а не теперешнюю. Поэтому — нет, Костик, не надо этого ничего, а просто ты меня не бросай, ты звони хоть иногда, а не просто присылай деньги, и говори, что ты меня любишь, обязательно говори, потому что это для любой женщины, будь ей хоть сто лет, самые лучшие на свете слова».

Как-то зябко стало на этой скамейке, даже хмель прошел весь, ну конечно, я же без пальто вышел, так и сижу в смокинге. Обошел я здание в обратном направлении — праздник закончился, пока я на скамейке горевал о своей жизни, гости все разъехались, так меня и не хватившись, только мой «мерс» на стоянке остался. Водитель, почуяв движение по соседству, проснулся, выскочил на мороз и открывает дверь с надеждой на лице. Я ему рукой махнул, дескать скоро уже, и вернулся в ресторан. Там полумрак, снимают скатерти со столов, молодой парень, уборщик, вышел в зал с пылесосом и шваброй. Я вошел — они в мою сторону повернулись и замерли. Я присел у ближайшего стола, поманил официанта, потребовал «Кампари-джин», но пусть бутылки и лед принесут сюда, я смешивать сам буду.

Внешне ведь жизнь моя выглядит просто на зависть всем: большая квартира, машина персональная с водителем, работа — не бей лежачего, просто делай что говорят старшие товарищи, и за это такие бабки платят, что мама не горюй. Так что, если бы мог кто пролезть в мою голову и рассмотреть, что я там думаю, и как мне бывает тошно, и хочется просто в петлю, то решил бы, что человек с жиру бесится. Старшие товарищи, узнай они про мое психологическое состояние, могли бы серьезно забеспокоиться и даже задаться мыслью: а не следует ли меня на моей должности сменить и поставить другого — либо уж совсем чтобы из системы, либо менее склонного к интроспекции, а меня, нет, не выкинуть на помойку — этого в системе не допускают, — но передвинуть куда-нибудь с сохранением всех благ, например в том же банке оставить, но назначить уже не президентом, а суперпрезидентом, без прав, полномочий и обязанностей, чтобы уж совсем ничего делать не надо было.

Это просто здорово, что никаких приспособлений для чтения мыслей еще не изобретено, а то это уж совсем последний гвоздь в крышку гроба.

Ну, вы догадываетесь, конечно, что мне тут же пришло в голову, сразу после этого, насчет чтения мыслей. Я вспомнил вдруг, что это не просто идея какая-то маразматическая, а совершеннейшая реальность, и что есть где-то человек, который все мои мысли отслеживает. Может, он даже не один, а их целая команда, и кто-нибудь из них сейчас со старшими товарищами общается, предупреждает их, что надо принимать меры, потому что у кадра, которого они считают надежным и проверенным, в голове шестеренки завертелись не в ту сторону, и он начинает проявлять недовольство, причем такое недовольство, которое ни повышением статуса не ликвидировать, ни деньгами не залить.

Поставил я стакан с «Кампари» на стол, встал, подошел к окну, гардины задернул, чтобы люди в зале на мое отражение в темном стекле не пялились, и стал шептать: