Лахезис

Джагга жил в однокомнатной квартирке в хрущевской пятиэтажке. В комнате пахло старыми вещами и лекарством. Он заставил меня сесть за накрытый выцветшей голубой скатертью стол и ушел на кухню заваривать чай. Я стал озираться по сторонам. На стене висела большая карта Европы с красными стрелками, которые, как я понял, показывали перемещение его танковой части во время войны. Последняя стрелка упиралась в столицу Австрии Вену. Рядом с Веной к карте была приклеена иностранная почтовая открытка, где над зелеными деревьями возвышалось большое колесо обозрения, как в Парке Горького.

— Вас там ранило, Семен Тихонович? — спросил я, когда он вошел в комнату и стал расставлять на столе чашки, сахарницу, печенье и розетки для варенья.

— Там, — кивнул он. — Как только вошли в город, так сразу меня и зацепило. Так и не посмотрел на Вену в результате. Только на подходе, да и то — много ли из танка разглядишь. Тебе сколько сахару класть?

— А вас наши навещают? — ляпнул я и сам устыдился идиотского вопроса. Кому же придет в голову навещать эдакого изверга?

— Бывают, бывают, — неожиданно кивнул он. — Учители — те редко. Семьи у всех, дела. А ребята — те заходят. Ты в каком году оканчивал?

— В шестьдесят шестом, — соврал я, прибавив себе год. — Одиннадцатый «А».

— Ну да, — согласился он. — Конечно, конечно. Ваши часто бывают. Вася Тихонов. Лена Кирсанова. Она замужем уже. За хорошим человеком. Сейчас я тебе покажу.

Он достал из тумбочки под стареньким телевизором «Знамя» несколько толстых фотоальбомов.

— Сейчас, сейчас. Сейчас я ваш выпуск найду, — он шарил по альбомам съежившимися от старости пальцами. — Ага, вот. Вот это она с мужем. Это с их свадьбы. А здесь вот ваши фотографии с зимнего похода на лыжах. Тоже она принесла. Вот выпускная. Ты тут где? Я что-то вижу неважно.

— А я болел тогда, — снова соврал я. — Меня тут нет, на этой фотографии. Без меня снимались.

Джагга покивал головой.

— Да-да, — пробормотал он. — Конечно. Конечно. Жалко. Все же память. Школа. Мальчики; Девочки. Память. Вы же встречаетесь, наверное? Все вместе? Ты в школу-то заходишь? Как там?

— Давно не был.

— Это вот неправильно. Ты еще молодой человек, сейчас просто не понимаешь этого. А это очень важно — часто бывать там, где раньше проходила твоя жизнь. Вот ты жил, скажем где-то, а потом переехал. Надо непременно приходить туда, на старое место, хотя бы во дворе постоять. И в школу. И в другие места. Потому что если ты где-то долго был, там от тебя частичка осталась. И ты когда там бываешь, она с тобой, как сказать, воссоединяется. Если приходишь в старые места, то сам себя по частям собираешь. У меня вот, например, таких мест почитай и нету совсем. Деревню, где я родился, во время войны сожгли, так там ничего и нету с тех самых пор. Под Свердловском, где нашу танковую армию формировали, закрытый полигон; до Вены далековато. Да. Далековато. Ну и все такое. Ты в школу заходи непременно. Да?

Я кивнул.

— И ко мне заходи. Запросто. Я почти всегда дома. Будешь заходить?

Мы так ненавидели Джаггу — и за дело! — что мне и в голову не могло прийти, что есть какие-то другие ребята, прошедшие через все то же самое, но навещающие его и даже приносящие ему свои свадебные фотографии. И что он держит у себя в тумбочке заботливо подобранные альбомы с фотографиями всех выпусков, с зимних и летних походов, со школьных вечеров. Может, действительно, как он сказал, человек, передвигаясь по жизни, оставляет за собой какие-то частички самого себя, и возвращение к этим частичкам для него настолько ценно, что забивает начисто даже самые неприятные воспоминания?

Почему же у нас с Фролычем ничего такого нет? Из-за аффектогенной амнезии?

Я Фролычу про встречу с Джаггой рассказал через пару дней. Про то, что его из школы навещают, и про свадебные фотографии. Фролыч подумал и сказал так:

— Рабская психология. Быдло. Обычное пресмыкающееся быдло. Джагга их всех ногами топтал, а они к нему теперь с любовью и лаской, как собака к хозяину. Он для того и пытался нас в бессловесные подстилки превратить, чтобы боялись и уважали. Вот точно как собаки. Ее палкой по спине из всей силы, а она визжит от восторга и преданно в глаза заглядывает.

Квазимодо. Камень шестой

Мы, как бы это поточнее сказать, понимали общую цель, но не были готовы к тому, чтобы выбирать конкретную профессию. Потому что профессия профессией, но, чтобы реализоваться, надо — независимо ни от чего — быть на самом верху. Не в плане квалификации — к тому, как устроено советское общество, мы относились с полным пониманием и здоровым цинизмом, — а в плане обладания реальной властью, которая только и может в полной мере дать себя проявить, а без нее самая высокая квалификация — всего лишь бесполезная запись в личном деле.

Размышляя на эту тему, Фролыч родил как-то одну очень умную мысль. Он сказал, что кратчайший путь из точки А в точку В непременно должен проходить через точку С, под которой он понимал общественную работу. Но не такую общественную работу, чтобы стенгазеты рисовать, а настоящую. Типа встроиться в систему.