Лахтак

        Считаю необходимым возбудить ходатайство о награждении за самоотверженную работу матросов Соснового и Клаба и машиниста Рачка и о назначении пенсий семьям погибших летчика Бариля и бортмеханика Зеленца.

        Хочу еще обратить ваше внимание на сообщение с Северной Земли, перехваченное по радио моим радистом. В сентябре во время шторма с островов далеко в море наблюдалось какое-то судно. Возможно, это был «Лахтак», но, скорее, какой-нибудь норвежец, который забрался так далеко на охоту.

        5 декабря. Капитан Кривцов.

Г л а в а V

Сбросив резким движением спасательные круги, штурман Кар перестал смотреть на шлюпку, подпрыгивавшую вверх дном на волнах. Он должен был сберечь свое судно или спасти хотя бы тех, кто остался на пароходе. В его распоряжении было пять-шесть, максимум десять минут.

        — Боцман! — прогремел штурман, пересиливая бурю. Его голос изменился и стал звонким, а обычно мягкие серо-голубые глаза потемнели. — Всех наверх! Надеть пробковые пояса — и в шлюпку.

        Лейте двадцать лет был боцманом, и ни разу не случилось, чтобы он не плюнул перед тем, как выполнить какой-нибудь приказ. Однако на этот раз боцман съехал по трапу на нижнюю палубу, прежде чем язык его успел пошевелиться во рту.

        Кар наклонился к телефону, свистнул в машину, а потом закричал:

        — Полный вперед! И все наверх!

        Котовай выхватил из небольшого сундука пробковый пояс, подошел к штурману и обвязал его. Кар этого не заметил. Оставив незакрытой трубку телефона-свистка, он, облокотившись на фальшборт и прищурив глаз, казалось, вычислял, когда нос парохода ударится в берег. Котовай, взяв другой пояс, подошел к Соломину. Матрос оставался неподвижным. Только время от времени он быстро перебрасывал из руки в руку колесо штурвала, держа курс на мысок, расположенный на зюйд-остовой оконечности острова. Только бы проскочить мимо этого мыска, и пароход будет спасен. Но шторм сбивал пароход с курса и быстро относил к берегу.

        — Два градуса на себя! — крикнул Кар Соломину, наклоняясь к нему.

        — Есть! — Соломин быстро крутнул штурвальное колесо.

        На палубе собрался весь экипаж, оставшийся на пароходе. Лейте насчитал одиннадцать моряков. Не хватало только механика Торбы и кочегара Павлюка.

        — Где механик? — налетел Лейте на машинную команду.

        — Остался в машине.

        — Черти бы его там оставляли! — выругался боцман и прыгнул в машинный люк.

        Через полминуты он стоял в машинном отделении. Паровая машина так грохотала и дрожала, что казалось, вот-вот вылетит из своего крепления. Механик дал полный пар. Но, очевидно, этого было ему еще мало. Лейте увидел, как Торба и Павлюк, побагровев от напряжения, нажимали на какой-то рычаг. Они закрывали пару буквально все выходы, чтобы направить всю его силу на вал, вращающий винт парохода. Из-за грохота машины Лейте не слышал, как механик говорил кочегару:

        — Вместо семидесяти максимальных мы дадим сто двадцать оборотов винта...

        Может быть, механик сказал бы еще что-нибудь, но Лейте не дал ему закончить, потому что знал, что жить им оставалось вряд ли более пяти минут.

        — К черту отсюда! — заорал боцман, хватая их за плечи. Наверх!

        По выражению лица боцмана механик понял всю опасность положения и крикнул:

        — Павлюк, наверх!

        — А ты? — И боцман схватил механика за руку.

        — Я оставлю машину последним! — крикнул Торба.

        Разъяренный боцман мигнул Павлюку. Немедля четыре сильные руки подняли низенького механика и, не обращая внимания на его возмущенные выкрики, потащили по трапу наверх. Машинное отделение опустело, только гулко гремела машина. Подходила последняя минута. Пароход приближался к зюйдовому мыску острова.

        Обвязавшись пробковыми поясами, люди готовились спустить шлюпку в тот момент, когда «Лахтак» ударится килем о берег. Только Котовай, который всем раздавал пояса, забыл обвязать себя самого. Грустными глазами глядел он на корму, которую заливали волны, и на вспененное бурливое море. Рядом с ним стал юнга Степа. Взгляд юнги скользнул по борту парохода и остановился на канате лага[8], тянувшемся по воде.

        Он возбужденно обернулся, толкнул Котовая и показал рукой туда, куда смотрел сам. Матрос выпрямился и нахмурился.

        — Ого! — Он взмахнул кулаком над головой и, подбежав к группе людей, ожидавших на спардеке своей последней минуты, закричал: — Боцман, человек за бортом!