Лаки

– Тихий, да? Как омут под водой? Как чума незрима вездесущая? Не штурман ты, а эпидемия пузатая! Обжора ненасытная!

– Уж, обжора… Чего я такого съел, что прям «ненасытная»?

– И ты ещё спрашиваешь?! Поглядите на него! Чего это он такого съел?! Всё топливо! Весь запас топлива слопал в один присест и удивляется – «отчего я такой ненасытный»!

– И вовсе не в один присест, а растянул на весь срок, пока вы спали, а я нёс вахту. Да и то сказать, топлива там было, вместе с запасом, всего лишь с маленькую котлетку.

– С маленькую котлетку?! А знаешь ли ты, мясорубка неугомонная, что этой маленькой котлетки нашему межгалактическому звездолёту хватило бы на тысячу лет странствий, а ему, видите ли, на одну вахту, да и то с растяжкой.

– А зачем топливо таким вкусным сделали?

– Уж поверь, не для того наши учёные создавали экологически чистое горючее, чтобы ты его лопал, а чтобы вреда окружающей среде не наносить. И хватит болтать! Ложись на медицинский стол, будем тебе клизму ставить.

– Чего-чего? Тоже мне спец по клизмам нашёлся. Не позволю!

– Отставить клизмы! – скомандовал молчавший до этого невысокий коренастый лак – капитан корабля, именуемый членами экипажа Боссом. – Всё равно топливо уже испорчено. Лучше, штурман, проверьте наш курс.

– Есть проверить курс! – отозвался довольный избавлением от клизмы Беда, и кинулся выполнять распоряжение.

Он подлетел к пульту управления и включил бортовой компьютер.

– Прямо по курсу – звёздная система. Мы пройдём сквозь неё и, по-видимому… По-видимому… Му-му-му…

– Ты язык проглотил? – снова заругался Учёный. – Что там по твое-мо-мо-му?

– По мое-мо-мо-му… – у Беды действительно начались проблемы с речью, – мы у-у-у… врежемся в третью от звезды планету. У-у-у…

– Что за планета? Составь данные.

– У-у-у…

– Позвольте мне, Босс? – вмешался Учёный. – Это старая история. Беда от страха и волнения всегда заикаться начинает.

Бортинженер сел за компьютер и сделал запрос.

– У-у-у… – передразнил он штурмана и похлопал его по плечу. – Не расстраивайся так, приятель, никуда мы врезаться не будем. Мы всего лишь сгорим. Планета имеет атмосферу, и довольно плотную!

– У-у-у… – теперь откровенно заскулил Беда, а Учёный и Босс принялись за работу:

– Каков угол соприкосновения?

– Тридцать градусов.

– Если выбросить парашют?

– Бесполезно. Порвёт.

– Крылья?

– Сгорим раньше, чем начнём планировать.

– Убрать вес корабля?

– Разобьёмся об атмосферу.

– Отклониться от курса?

– Для этого, опять же, необходимо топливо. Можно взять энергию из жизнеобеспечения, но тогда мы погибнем от недостатка кислорода и холода.

– Пустить энергию на торможение?

– На торможение этой энергии не хватит.

– Ваши предложения?

– Таковых нет. Без топлива из простых космических путешественников мы неминуемо превратимся в героических покойников.

– Сколько времени до столкновения?

– Пятнадцать минут, тридцать две секунды.

– Хорошо, раз делать нечего, приказываю команде отдыхать. А я, пожалуй, приведу себя в порядок – не к лицу космическому герою встречать смерть небритым.

Капитан, весело напевая похоронный марш, вышел из рубки. Учёный игнорировал замечание Босса о внешнем виде героев и решил, что последние минуты жизни лучше всего посвятить партии в шахматы с компьютером. А Беда, полностью отдавшись в руки страха, о чём-либо думать уже не мог, так что свои последние минуты, столь быстротечные и столь дорогие, он решил продрожать, глядя в иллюминатор, постукивая зубами и громко скуля.

Однако Босс и Учёный постепенно тоже стали осознавать, что должно произойти через считанные минуты. Противные тиски страха сжали и их сердца, лишили похолодевшие руки крови и бросили её к застучавшим вискам.

Учёному компьютер мгновенно влепил «детский» мат. Тот начал новую партию, пошёл пешкой Е2 – Е4, и вдруг почувствовал, что ему не до шахмат. Он не увидел, каков был ответ компьютера. Слёзы залили его глаза, и он стыдливо прикрыл их рукой, а другой рукой пришлось удерживать внезапно задрожавшую челюсть.

Вскоре вернулся капитан. Видимо руки его так же дрожали, потому что после бритья он стал похож на матёрого хулигана-разбойника. Всё его лицо вдоль и поперёк было исполосовано десятком размашистых порезов. Причем, два из них обосновались на совершенно не предназначенных для бритья местах – вдоль лба и поперёк носа.