Лакировка

С тем же успехом это могло происходить и сорок лет назад. Хамфри вспомнились точно такие же холостые пирушки в первые годы войны. Сыпались соленые шутки. Что, собственно, по традиции и было содержанием таких сборищ. Однако эти молодые люди больше щадили женщин, чем их предшественники. Они почти все давно убедились, что женщины не представляют собой особого племени. У них не было нужды ходить к проституткам. Это, возможно, поубавило в них галантности, но зато пробудило дружескую симпатию или, во всяком случае, научило какой-то чуткости и пониманию. Прохаживались они главным образом по адресу Лоузби, что доставляло почти всему обществу безыскусственное удовольствие, а самого Лоузби нисколько не задевало, поскольку он с шестнадцати лет постоянно проверял себя, к полному удовольствию как собственному, так и многих других.

— Вот наклюкаешься, Лого, и дело кончится, не начавшись.

— Нет, — перебил другой, — начнется-то начнется, только не кончится.

— А чему нет конца, — добавил кто-то совсем уж веселым голосом, — то неубедительно.

— Как это будет обидно! — Лоузби улыбнулся своей самой милой, самой невинной улыбкой.

— Для Сьюзен обидно.

— Бедная девочка!

— Но, с другой стороны, — сказал кто-то из самых молодых, — она же знает, что ее ждет, ведь верно?

— Не исключено, — невозмутимо ответил Лоузби, и Хамфри заметил, что он переглянулся с Полем Мейсоном.

— Может, она даже способна отличить мужчину от женщины! — Мальчик был потрясен собственным остроумием.

И дальше в том же духе. Чем чаще повторялись сальности, тем больше они веселили общество, словно в пикировке шекспировских персонажей. Хамфри одолевала скука. Его соседи вдруг завели осмысленный разговор. Двое молодых людей, не то более воздержанные, не то более выносливые, начали обсуждать свое будущее. Остаться в армии? А будет ли через десять лет армия? Они спросили у Лоузби, что собирается делать он.

Лоузби пил мало. Но не из-за советов, которые на него сыпались. Хамфри никогда не видел, чтобы он напивался. Ему нравилось пить, но любовные удовольствия нравились ему гораздо больше. Поль Мейсон пил не столь умеренно, но по своему обыкновению ничем этого не выдавал вопреки всем законам физиологии, как часто думал Хамфри. Подобная крепость головы как-то не вяжется с интеллектуальными интересами и душевной тонкостью: прихоть обмена веществ?

Лоузби умело уклонился от прямых расспросов о том, что он намерен делать дальше, и спокойно заговорил о фамильном поместье, давно уже все рассчитав и взвесив. Нет, он и пробовать не станет сохранять его.

— Ужасная ерунда, — сказал Лоузби мягко. — Отец туда не вернется. Да и вообще он не способен ничем заниматься. А я не собираюсь до конца моих дней во всем себя урезывать, чтобы делать вид, будто я феодальный вельможа. В свое время это, наверное, было приятно. Ричсоны продержались очень долго. Им везло больше, чем они того заслуживали. С какой стати мне превращаться в музейного сторожа только ради того, чтобы по моему дому шлялись толпы туристов? Да и дом-то так себе. Все это в прошлом. Ушло и не вернется.

— Пожалуй, ты прав, — сказал кто-то.

— Я застал самый конец. — Лоузби говорил с явным удовольствием. — Своя прелесть в этом была. Мужичье, ломающее шапки перёд будущим сеньором. Наверно, они меня ненавидели. Ну и пусть: в двенадцать лет я этим наслаждался. Вот говорят: по тому, чего не имел, не тоскуешь. Однако иметь все это было очень приятно. И вспоминать тоже. Даже если я кончу нью-йоркским таксистом.

Хамфри удивляли не слова — он не раз слышал то же самое от других людей, которые родились для богатства и привилегий, однако не унывали, лишившись их, а то, кто их говорил. Он никогда еще не видел Лоузби в философском настроении и ничего подобного от него не ожидал.

Кто-то уже уронил голову на стол, и она мирно покоилась в тарелке с недоеденным десертом. Двое других вышли, и теперь, вероятно, их рвало. Кто-то сказал, что пора и по домам. Раздался громкий вопль:

— Поехали играть в железку!

Тем, кто упился настолько, что хотел выпить еще, эта мысль показалась блестящей: в игорном клубе можно было бы добавить.

— Поехали, Йойо, до утра времени много. А про завтра не думай. Это ведь не каждый день случается.

— Счастье для мужчин, что не каждый, — загадочно произнес чей-то голос.

— Нет, — сказал Лоузби мило, но решительно. — Вы же знаете, я не люблю азартных игр.

Это прозвучало почти чопорно. Приятно, что и для него все-таки существуют запреты, подумал Хамфри.

Долгое пьяное обсуждение транспортировки: кто настолько трезв, что может сесть за руль? Вызвались многие, но были отвергнуты. Поль, внешне абсолютно трезвый, сказал, что не рискнет подвергнуться проверке на алкоголь. Не рискнул он и на то, чтобы Хамфри отвез его на Эйлстоунскую площадь. Дуглас Гимсон, почти вовсе не пивший, предложил отвезти желающих. Лоузби, который собирался ночевать у своего шафера — не у Дугласа, — согласился и за себя и за шафера.