Лакомый кусочек. Постижение

Он посмотрел на меня с досадой.

— Я пошутил.

Но я не улыбнулась, и тогда он сказал:

— Где ты только росла? Это на блатном языке неприличная часть человеческого тела. Да здравствует наш родной кленовый бобрик! Смачно, а? — И, отпуская леску, фальшиво запел:

В стародавние дни из британской дали
К нам прибыл Вулф, блестящий герой,
На недругов он пошел горой,
И развеял мрак, и завел бардак
На просторах канадской земли.

Пели у вас это в школе?

— Рыбу распугаешь, — сказала я, и тогда он умолк.

Мертвый зверь — часть человеческого тела. Интересно, какую часть человеческого тела представляет цапля, что им понадобилось ее убить?

Я припомнила старый буксир, который плавал здесь в прежние времена, за ним тянулись плоты, из оконца каюты махали люди, солнце, синее небо — великолепная жизнь. Но она оказалась недолгой. Однажды весной мы приехали в деревню, а буксир лежит на берегу у казенной пристани, брошенный. Мне хотелось посмотреть, какой же он вблизи, домик у него на палубе, и как там все внутри. Я представляла себе маленький столик со стульчиками, раскладные кровати, которые опускаются от стен, на окне занавески в цветочек. Мы забрались туда, дверь была не заперта, но внутри оказались голые доски, даже некрашеные, а мебели никакой, печку и ту сняли. Единственное, что нам удалось найти, — это два ржавых бритвенных лезвия на подоконнике и скабрезные карандашные рисунки на стенах.

Я давно забыла про те рисунки; но, само собой разумеется, они были магические, как и наскальные изображения в пещерах. Человек рисует на стенах то, что для него важно, за чем он охотится. Еды у них было вдоволь, нет надобности рисовать зеленый горошек в банках и аргентинскую тушенку, а вот в чем они испытывали нужду во время своих скучных, отнюдь не идиллических плаваний туда-сюда по озеру, когда делать совершенно нечего, только в карты дуться, им, наверно, осточертела эта жизнь, ползанье взад-вперед с плотами на привязи. Теперь они уже, наверно, умерли или состарились, они небось там все ненавидели друг друга.

Окуни клюнули у обоих одновременно. И тот и другой сражались как львы, удилища гнулись чуть не пополам. Дэвид в конце концов вытащил свою рыбину, а у Джо она ушла под корягу, запутала леску и оборвала.

— Эй, — окликнул меня Дэвид, — прикончи вот моего.

Окунь был свирепый, он бился и прыгал по днищу лодки, с присвистом выстреливая струйкой воду из-под выступающего рыла, то ли со страху, то ли от ярости, трудно сказать.

— Сам давай, — ответила я и протянула ему нож. — Я же тебе показывала как.

Стук металла по кости, по бесшейному голово-тулову, нет, я больше не могла, не имела права. Она не нужна нам была, наша естественная пища — консервы. Мы совершали акт насилия ради спорта, для развлечения и удовольствия, активный отдых на лоне природы, как они говорят. Но это уже больше не могло служить справедливым основанием. Это объяснение, но не оправдание, как любил повторять отец, всегдашняя его присказка.

Пока они любовались плодом преступления Дэвида, трупом, я вынула из ящика для снастей банку с лягушками и отвинтила крышку, они выбирались и плюхались в воду, зеленые, в черных леопардовых пятнах, золотоглазые, спасенные. Было в школе: у каждого на парте лоток, на нем лягушка, источающая эфирный дух, распластанная, как салфеточка для завтрака, все органы на виду, их рассматривали по очереди и отсекали; вырезанное сердце, все еще медленно екающее, будто кадык при глотании, и не выступило на нем никаких букв — знаков мученичества; неаппетитный шнурок кишечника. Заспиртованная кошка, краска в кровеносных сосудах, красная в артериях, синяя в венах — за стеклом в больнице, у гробовщиков. Найдите, где находится мозг дождевого червя, завещайте ваше тело на нужды науки. Все, что мы проделываем с животными, мы можем сделать и друг с другом, мы на них сначала практикуемся.

Джо перебросил мне свою оборванную леску, и я, порывшись среди блесен, отыскала ему новый поводок, свинцовое грузило, новый крючок — сообщница, соучастница.

Из-за мыса выплыли американцы, двое в серебристой лодочке, они держали курс прямо на нас. Я пригляделась, определяя, что за персонажи: эти не относились к типу толстопузых и пожилых, которые предпочитают моторные лодки и чтобы с проводником, эти помоложе, подтянутые, с открытыми загорелыми лицами астронавтов — лакомый сюжет для иллюстрированных журналов. Поравнявшись с нами, они широко растянули рты, обнажив двойные ряды зубов, белых и ровных, будто искусственных.

— Берете? — спросил передний с западным акцентом; у них это традиционное приветствие.

— Уйму, — отозвался Дэвид с ответной улыбкой. Я приготовилась к тому, что сейчас он им что-нибудь ляпнет, эдакое оскорбительное, но он больше ничего не прибавил. Парни дюжие.

— Мы тоже, — сказал передний. — Мы здесь уже дня три-четыре, и все время клюет, не переставая, вылавливаем полную норму каждый день.