Читаем Лакомый кусочек. Постижение полностью

Мэриан внимательно посмотрела на свою вилку, украшенную затейливым орнаментом из цветов, фестонов, завитушек и зубчиков.

— Прелестно, — сказала она. — Боюсь, я вам доставила слишком много хлопот.

Тревор просиял: Мэриан явно попала в точку.

— Какие там хлопоты! Хорошо и красиво питаться — это очень важно, так я считаю. Большинство людей ест только для того, чтобы поддерживать свои силы. Я против этого. Вам нравится соус? Он собственного приготовления. — Не дожидаясь ответа, Тревор продолжал: — Я не признаю готовые соусы, они все на один вкус. Я покупаю свежий хрен на рынке возле набережной, но, конечно, достать в этом городе свежие креветки почти немыслимо…

Он склонил голову набок, словно прислушиваясь, потом вскочил с кресла и унесся в кухню. Тогда Фишер, не произнесший ни слова с тех пор, как они сели за стол, открыл рот и начал говорить. Есть он при этом не перестал, и процессы поглощения пищи и извержения слов сочетались в едином ритме, похожем на ритм дыхания: Фиш, как решила Мэриан, автоматически регулировал эти процессы, и это было очень важно; Мэриан подумала, что стоит ему отвлечься и задуматься о своем дыхании или питании, как произойдет катастрофа: вот будет номер, если креветка, да еще политая соусом с хреном, застрянет у него в дыхательном горле! Мэриан смотрела на Фиша как зачарованная. Стесняться ей было некого: глаза Фиша были закрыты. Казалось, вилка попадает ему в рот при помощи особого механизма или рефлекса, интересно, как это происходит? Может быть, от вилки исходят ультразвуковые волны, как у летучей мыши, а бакенбарды Фиша действуют как антенна? Фиш не растерялся, даже когда Тревор убрал его тарелку с остатками салата и поставил на ее место бульон; он только на секунду открыл глаза и, убедившись, что вилкой суп не зачерпнешь, взял ложку.

— Что касается предложенной мной темы, — начал он, — то, по всей видимости, ее не утвердят: университет у нас весьма консервативный. Но даже если ее не пропустят в университете, я могу разработать ее для какого-нибудь журнала — ни одна человеческая мысль не пропадает впустую. Сейчас время такое: печатайся, не то тебе крышка. Если меня не напечатают здесь, я опубликуюсь в Штатах. Мой замысел опрокидывает все прочно установившиеся понятия и формулируется следующим образом: «Мальтус и творческая метафора». Разумеется, Мальтус — всего лишь символ того, что я собираюсь доказать, то есть существование теснейшей связи между приростом населения в течение последних двух-трех столетий, особенно восемнадцатого и первой половины девятнадцатого, и изменением в подходе литературоведа к поэзии — и, следовательно, с изменением творческого метода самих поэтов и, в сущности, любой творческой личности; моя теория справедлива в отношении всех искусств. В своей работе я буду нарушать установившиеся границы и изучать разные отрасли искусства, а также смежные науки — экономику, биологию, литературоведение. Сейчас наблюдается тенденция к узкой специализации, да, к узкой специализации, и в результате многое выпадает из поля зрения исследователя. Разумеется, я прибегну к статистике и диаграммам. Пока что я занят отправными точками: обдумываю теоретическую базу, нахожусь на первой ступени исследования, просматриваю работы древних и новых, авторов…

К бульону был подан херес. Фиш протянул руку, нащупывая свой бокал, и чуть не опрокинул его.

Мэриан оказалась под перекрестным огнем: Тревор, усевшись на место, стал рассказывать ей о бульоне, прозрачном и благоуханном; о том, как он медленно и терпеливо кипятил бульон на маленьком огне, доводя его до совершенства. Тревор был единственным, кто смотрел на нее, и она чувствовала себя обязанной платить ему тем же. Дункан не обращал ни на кого ни малейшего внимания; Фиш и Тревор, казалось, ничуть не смущались тем, что говорят одновременно. Они явно привыкли к этому. Она поняла, однако, что можно время от времени просто кивать головой и улыбаться, глядя на Тревора, но слушая Фиша, развивавшего свою теорию:

— Видите ли, в то время как населенность — точнее, плотность населения на квадратную милю — была низкой, а детская смертность и смертность в целом — высокой, деторождение ставилось превыше всего. Человек находился в гармонии с природой, с ее циклическими ритмами, и сама земля требовала от него высокой урожайности: «Плодитесь и размножайтесь!» — если помните…

Тревор вскочил и забегал вокруг стола, собирая тарелки. Его речь и жесты с каждой минутой убыстрялись; он выскакивал из кухни в гостиную и снова исчезал, словно кукушка в часах. Мэриан бросила взгляд на Фиша. Борода его лоснилась от бульона: очевидно, он все же иногда проносил ложку мимо рта. Вообще он походил на младенца с бакенбардами, сидящего на высоком стуле. Мэриан подумала, что было бы неплохо повязать ему нагрудник.

Тревор в очередной раз появился с чистыми тарелками и опять исчез. Сквозь бормотание Фиша она слышала, как Тревор гремит на кухне посудой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Женская библиотека

Подружки
Подружки

Клод Фаррер (наст. имя Фредерик Баргон, 1876–1957) — морской офицер и французский писатель, автор многочисленных «экзотических» романов и романов о морских приключениях. Слабость женщины и сила мужчины, любовь-игра, любовь-каприз, любовь-искушение и любовь, что «сильна, как смерть», — такова мелодика вошедших в сборник романов и рассказов писателя.Подружки — это «жрицы свободной любви», «дамы полусвета» города Тулона, всем улицам Тулона они предпочитают улицу Сент-Роз. «…Улица Сент-Роз самая красивая из улиц Митра, самого красивого квартала Мурильона. А Мурильон, торговая и морская окраина Тулона, в иерархии городов следует непосредственно за Парижем, в качестве города, в котором живут, чтобы любить с вечера до утра и думать с утра до вечера.» Кто же такая Селия, главная героиня романа? Не будем опережать события: разгадку тайны читателю поведает сам Клод Фаррер.

hedonepersone , Дмитрий Будов , Иван Фатеевич Полонянкин , Кирьян , Надежда Стефанидовна Лавринович

Фантастика / Приключения / Проза для детей / Исторические любовные романы / Фанфик

Похожие книги

Книга Балтиморов
Книга Балтиморов

После «Правды о деле Гарри Квеберта», выдержавшей тираж в несколько миллионов и принесшей автору Гран-при Французской академии и Гонкуровскую премию лицеистов, новый роман тридцатилетнего швейцарца Жоэля Диккера сразу занял верхние строчки в рейтингах продаж. В «Книге Балтиморов» Диккер вновь выводит на сцену героя своего нашумевшего бестселлера — молодого писателя Маркуса Гольдмана. В этой семейной саге с почти детективным сюжетом Маркус расследует тайны близких ему людей. С детства его восхищала богатая и успешная ветвь семейства Гольдманов из Балтимора. Сам он принадлежал к более скромным Гольдманам из Монклера, но подростком каждый год проводил каникулы в доме своего дяди, знаменитого балтиморского адвоката, вместе с двумя кузенами и девушкой, в которую все три мальчика были без памяти влюблены. Будущее виделось им в розовом свете, однако завязка страшной драмы была заложена в их историю с самого начала.

Жоэль Диккер

Детективы / Триллер / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы
Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза