Лаковый «икарус»

Когда Новоселов пришел к ней во второй раз, чтобы послушать пластинку – всё повторилось: она металась, бумаги, ноты спихивала в шкаф. В халатике – вымахнула опять из комнаты. На этот раз к поэту на стене добавился пылесос на полу. Который в изумлении замер. Как брошенная дервишем кобра. Новоселов попытался пригнуть. Не тут-то было! – Головка вскинулась снова… Хозяйка вернулась. Уже в юбочке, в кофточке. «Сейчас я уберу!» Пылесос с грохотом полетел за тахту. Однако снова оттуда высунулся. Как единственный друг. «Не обращайте внимания, садитесь!» Новоселов сел. Поставили пластинку. Поплыла музыка. На сей раз – Брамс.

Тогда же и первый поцелуй произошел. Правда, на лестнице уже, на спуске к светящейся двери. Поцелуй неожиданный, дикий, не нужный ни ему, ни ей. У нее случилось что-то с туфлей, она замешкалась с ней, присев. Распрямилась чуть погодя. В некотором смущении. Будто извиняясь за задержку. Новоселов снизу потянулся. Помедлил в нерешительности. Поцеловал. Точно и не он это вовсе. Поцеловал неумело, скользнув по ее лицу. Словно остро зацепившись за английскую булавку… Молча, быстро стали спускаться к раскрытой двери, к свету.

На улице по глазам ударили черные лоскуты сильной жары. Солнце пряталось неизвестно где. Над улицей небо глубоко просохло, подобно перекипевшему серому молоку. Машины проносились, прокатывали жару. Будто бы уже рваными пылающими покрышками. Новоселов и Ольга точно не видели всего этого. Торопливо шли они по тротуару, по самому солнцепеку, углубленно смотрели под ноги, не соображали, что наступают на нежный свинец, что нужно прочь от него, в сторону, через дорогу, спасаться в тени аллеи, всё озабоченно поторапливались, точно катастрофически куда-то опаздывали… И только возле гирлянды потных голов к киоску с фантой остановились.

Они не узнавали друг друга. Словно год не виделись. Оба как размытые, черно-белые два фильма… Встали в хвост очереди, вытираясь платками. О чем говорить, черт побери! На голову выше всех, Новоселов смотрел на черные тряпки лип в алее напротив. О чем теперь говорить! Ольга, когда пила, лукаво поглядывала на него поверх стакана. Не выдержала, рассмеялась. Фу-у, черт, сразу стало легче! На радостях Новоселов махнул второй стакан фанты.

Они стали встречаться чаще. О поцелуе они вроде бы забыли. Они ходили на концерты. В Большой зал консерватории, в филармонию, в зал Института им. Гнесиных. Но, как ни странно, Новоселову с первого же раза не понравилась музыка органа. Звучание его. На концерте он сидел с ощущением человека, человека живого, неожиданно попавшего к мертвым, в среду их, в их, сказать высоким слогом, царство. В нескончаемый, замедленный какой-то, слепой и безголосый их хоровод… Да это же музыка мертвых – с прозрением перепуганного мальчишки определил он. Музыка для мертвых, их музыка!.. Когда уже на улице он сказал об этом Ольге – та вздрогнула. От неожиданного, точного. Да, действительно, музыка неземная. Но не мертвая, нет. Не для мертвых. Нет, Саша! Но Новоселов все твердил перепуганно: нет, их это музыка, их!.. Спорить с ним было бесполезно. Но нередко теперь, после этих ударивших ее слов, Ольга, слушая орган, вдруг ловила себя на том, что видит мертвых, отношения их между собой, их жизнь… Это страшно пугало ее, до озноба, до жути. Скорее переводила взгляд на покачивающуюся старательную спину органиста, не подозревающего даже, какую он воспроизводит сейчас жуть…

На одном из концертов, в антракте, она познакомила Новоселова со своим педагогом, шефом. «Какая чушь! – без всяких церемоний воскликнул узколицый высокий мужчина со встрёпанными волосами. – Кто вам об этом сказал?! Какие мертвые?!»