Мистер Кошелек встретит нас на материке.
И не вздумай проболтаться Леандро. Ни единого слова, мистер.
Дорогой Леандро, эту записку ты даже не прочтешь, потому что не умеешь читать. Карманные часы в банке в шкафу, вместе с глиняным Пильцинтекутли. Этот подарок ты найдешь в будущем году, когда тебе придется готовить
Мехико, 1930 г. (В. Б.)
Мать утверждает, будто
— Хватит ныть, мистер, мы наконец-то выбрались с этого острова, где ничего никогда не происходило. По крайней мере, здесь не нужно трижды кричать, чтобы
Еще бы: после второго же крика Иисус посмотрит вниз и увидит, что тебя сбил трамвай.
Зато, настаивает мать, у Господа здесь шикарный дом, самый большой собор в мире. Одна из достопримечательностей федерального округа. Пока что мы видели только одну достопримечательность, «Ла Флор», заведение, куда мистер Кошелек и его друзья ходят пить кофе. Мы отправились туда одни вопреки его распоряжениям. Друзья-коммерсанты еще не знают о его новом предприятии, секрете в коробочке,
Ей понадобилось в «Ла Флор», чтобы посмотреть, как одевается столичная публика, и не выглядеть неотесанной деревенщиной, как жители того острова. Фермера, выбравшегося на день в город, в толпе сразу отличишь по закатанным до колена белым штанам. Все мужчины, которые пьют кофе в «Ла Флор», носят черные брюки. Дамы — в модных коротких платьях, шляпках колоколом и скромных черных чулках. Официантки в белых передниках испуганно таращат глаза. В общем, все как в Вашингтоне, только по-другому. Трудно отличить настоящий город от того, о котором читал в книге. В патио растут гигантские папоротники, как в лесу из «Путешествия к центру Земли»; еще здесь подают отменный шоколад. Пирожные называются «кошачьи язычки». «Кошачий концерт», поправляет мать, но на самом деле кошки молчат. В нашем переулке их столько, что одним выстрелом из рогатки можно раздобыть добрую дюжину язычков.
Мать была в хорошем настроении и по дороге домой согласилась зайти в магазин канцелярских товаров за новым блокнотом. «Ты любишь эту книжечку больше, чем меня, уходишь в свою комнату и забываешь обо мне», — надулась она.
Сейчас мать зашла и сказала: «Бедняжка, ты как рыба, вытащенная из воды. Я и подумать не могла».
Сегодня ходили в собор. С окраины Мехико до главной площади, Сокало, добирались все утро — сначала двумя автобусами, потом трамваем.
Сокало — огромная площадь с пальмами, похожими на зонтики от солнца. С одного ее боку вытянулся длинный Национальный дворец из розового камня, с крохотными, словно отверстия флейты, окошками по всему фасаду. Вымощенные кирпичом улочки, ведущие к Сокало, узки, точно звериные тропы в высокой траве; по обеим их сторонам, насколько хватает глаз, теснятся дома. Внизу магазины, над ними живут люди; облокотившись о перила, женщины смотрят с кованых балконов на прохожих. Велосипеды с тележками, лошади, автомобили едут вереницей, иногда в противоположные стороны по одной и той же улице.
Собор огромный, как и говорили, с гигантскими деревянными дверями, которые того и гляди захлопнутся за тобой навсегда. Весь фасад украшен резьбой: над одним входом плывет корабль Церкви, похожий на испанский галеон, а над другим Иисус протягивает ключи от Царства Божия. Вид у него такой же хмурый, как у булочника, когда тот отдает матери ключ, чтобы мы открыли дверь и поднялись через пекарню к себе в квартиру. Дом принадлежит мистеру Кошельку.