Лали. Судьбоносная (СИ)

— Я тебе не верю, — безразлично отозвалась девушка.

Ваграму так надоело воевать с ней, что он пожал плечами и в тон ответил:

— Как хочешь.

Они доехали молча.

Лали вышла, даже не попрощавшись, оставив пиджак одиноко лежать на сиденье.

Ваграм дождался, пока она скроется за дверью, после чего резко вдавил педаль газа в пол, срываясь подальше.

От самой желанной в этом гребаном мире девушки.

От этого ошеломляющего открытия, к которому привел страх потерять ее.

И от самого себя, не представляющего, что теперь с этим делать…

Глава 11

«Мне так нужны восклицательные знаки —

— но я тону в многоточиях».

Айзек Марион «Тепло наших тел»

— Эс ра арис? Макидеба! Вай ме!* — истошно вопила соседка Тинатин на своего внука. /Что это такое? Пожар! Ой, Батюшки!

Маленький Алико проворно ретировался из курятника единственно доступным способом — выскочив через широко расставленные ноги разъяренной бабушки, пытавшейся его поймать.

Лали согнулась в три погибели при виде этой картины и уронила корм для кроликов. Медный тазик с грохотом упал на камни, но ему было далеко до децибелов соседнего двора.

— Иди сюда, горе луковое! — сквозь смех рукой поманила она мальчика, который искал, где бы спрятаться.

Тот ловко перелез через небольшой забор, разделяющий территории их домов. Пригнулся, чтобы стать незаметным и нервно почесал нос.

— Боже мой, что случилось?! — из дома выбежала тата**, размахивая ладошками.

— Алико устраивал незаконные эксперименты, мы вынуждены предоставить ему политическое убежище, — все еще смеясь и вытирая выступившие слезы, объяснила девушка.

— Да ну вас! — шикнула она, возвращаясь обратно.

Это было абсолютно нормальным явлением, и несколько улиц района Авлабари*** каждый день вынужденно слышали крики из дома семьи Чавчавадзе.

— Пока твоя бабушка будет устранять последствия учиненного пожара, ты мне поможешь покормить кроликов и кур, потом я тебя угощу вкусняшками, — глядя на мальчишку с улыбкой, произнесла Лали.

Он был еще совсем малыш — всего лишь шесть лет, но шуму и бед от него уже не счесть. Вчера, например, гоняя камнями голубей, которых разводил его дядя, этот хулиган умудрился разбить кухонное окно, причем попутно нейтрализовав деда. Тот, причитая, хромает на одну ногу и кривится от боли в ране почти сутки.

Как ни странно, её, Лали, мальчишка слушался, причем, буквально с благоговейным трепетом. Хотя вряд ли понимал хотя бы одно сказанное ею слово на русском языке. Они питали друг к другу взаимную симпатию, и девушка была просто влюблена в его огромные черные глаза с пушистыми ресницами. Этого чертенка, пусть и такого буйного, любили все. Поэтому ему быстро все прощалось.

— Пошли, чемо ламазо?**** /мой красавчик — кивнув в сторону каменных пристроек, обратилась к нему Лали.

Алико опасливо огляделся и, поняв, что за ним никто еще не гонится, охотно поплелся за ней, вальяжно расставляя ноги. Пока она распределяла корм, он играл с крольчатами, широко улыбаясь своей задорной детской улыбкой в несколько уцелевших зуба. Ей всегда было интересно, это последствия его опасного образа жизни или же обычного поедания конфет?

Через час измученная Тинатин примчалась за внуком. Алико спрятался за Лали, обхватив тонкими ручонками ее колени.

— Так напугал меня, — сокрушалась бедная женщина, — а если бы с ним что случилось? Как я жила бы! Ох…

Девушка подвела его к бабушке, и та моментально сгребла его в охапку и расцеловала.

— Дурачок мой маленький. В гроб меня загонишь ведь…

Тата расставляла чашки с чаем и сладости, посмеиваясь и цокая.

— Вот же шалопай, всё ему с рук сходит! Авазаки!****

Лали просто обожала эти посиделки, этот местный смешанный колорит, который вызывал у нее трепет и ностальгию по детству, и этот старейший район Тбилиси. Все здесь было для нее теплым, родным, милым. Неудивительно, что уже полтора месяца, проведенных у таты с дедом, ей казались полутора часами — так летело здесь время.

Сбежав из Сочи в поисках покоя, Лали знала, что не найдет пристанища лучше. Да и вопросов здесь лишних никто не задавал. Просто любили.

Решение пришло в голову моментально. Стоя под горячими струями воды после несанкционированного купания в море девушка признала, что сложившаяся ситуация грозится окончательно разрушить ее изнутри. И если она поддастся, то ничего уже не спасет от образовавшейся бездны негатива, злости и жалости к себе. Лали не узнавала себя, готовая в ужасе отшатнуться от мыслей, которые до этого лезли ей в голову. Так не могло продолжаться.

Утром заявление об уходе было на столе отца, чемодан собран, билет куплен. Ей было ровным счетом наплевать, как подпишут эту бумажку. А он был весьма удивлен и раздосадован, думая, что Лали обижена на него из-за должности. Но она его успокоила, уверяя, что это роли в ее решении не играет.