Ламберт Херсфельдский. Анналы

Когда этот епископ пришел¹⁰⁷⁹ и изложил итальянцам причину, по которой был прислан, против него поднялся страшный гнев и недовольство. Все начали шуметь и буйствовать, кричать и размахивать руками, перебивать апостольское посольство насмешливыми выкриками, осыпать его попреками и поношениями и самой гнусной бранью, на какую только подстрекала их ярость: они ни во что не ставят отлучение папы, которого самого все итальянские епископы уже давно по справедливым причинам отлучили от церкви; того, кто захватил апостольский престол посредством симонии, замарал убийствами, осквернил развратом и другими тяжкими преступлениями. Король поступил вопреки своему достоинству и запятнал свою славу несмываемым позорным пятном¹⁰⁸⁰, ибо подчинил королевское величие еретику, человеку, опозоренному всеми пороками. Он, кого они избрали защитником справедливости и хранителем церковных законов, своим постыдным смирением совершенно обесчестил католическую веру, авторитет церкви и достоинство государства. Они наносили папе, какие только могли, оскорбления, мстя за него, а он теперь, стыдно даже сказать, оставил их посреди волн смятения и, думая только о себе, из соображений частной необходимости примирился с общественным врагом. Приводя подобные упреки и распространяя их повсюду в народе, князья Италии вскоре возбудили к королю жестокую ненависть. Короче говоря, возмущение возросло настолько, что у всех было одно только желание, одна мысль: отца, который добровольно признал себя недостойным королевской власти, свергнуть, а его сына, хоть он и был еще несовершеннолетним и не созрел для управления государством, поставить королем и, придя с ним в Рим, выбрать другого папу, который тут же посвятил бы его в императоры, а все распоряжения папы-отступника отменил¹⁰⁸¹.

Когда до короля дошла весть о столь неприятном заговоре, он спешно отправил всех князей, которые при нем были, с поручением какими угодно средствами и какими возможно усилиями успокоить души разъяренной толпы: они не должны дурно воспринимать и считать за оскорбление то, что он сделал, вынужденный крайней необходимостью и для общего блага; ни немецких князей, которые прилагают все силы к тому, чтобы посредством клеветы лишить его короны, ни римского понтифика, который для разрушения положения святой церкви поражает духовным мечом всё вокруг, он не мог удовлетворить иначе, как только сняв с себя до установленного дня отлучение. Теперь он освободился от всех препятствий, которые расставили на его пути враги, и всю свою заботу и старание направит на мщение за причиненные ему и им несправедливости. Лишь с трудом смогли они наконец умерить, но отнюдь не погасить, пожар вспыхнувшего негодования. Большая часть князей в гневе покинула лагерь и без разрешения вернулась домой. Остальные, скрыв на время недовольство, принимали возвращавшегося короля миролюбиво, но не оказывали ему обычного уважения и не снабжали таким обильным, как раньше, продовольствием, как это подобало королевскому величию; опустив глаза, они, враждебно настроенные, повсюду и на каждом углу шептались о его легкомыслии и сумасбродстве и обвиняли в беспечности, потому что в конце концов он обманул надежды находившейся в опасности несчастной Италии, которая давно и с такой тревогой ждала его, и не оказал ей никакой поддержки. И когда он объезжал Италию, чтобы по королевскому обычаю оказать справедливость угнетенным и гонимым клеветой, то его не принимали в городах, не выходили ему навстречу с факелами и ликующими возгласами, как к прежним королям, но приказывали разбивать лагерь в пригородах и доставляли ему туда продовольствие для содержания войска, но в весьма скромном количестве, едва достаточном для удовлетворения насущной потребности, не говоря уж о подобающих королевской трапезе роскоши и изобилии, лишь бы только их не могли раньше времени уличить в явном отпадении от него. Они также расставили в отдельных местах гарнизоны, чтобы вооруженной рукой обуздывать тех, кто, возможно, захочет поживиться чем-то в полях и деревнях.