Ламбрант и Казначей бесовских пороков

Герда была здесь всего лишь второй раз, поэтому чувствовала себя неуютно. В полумраке мужской хор слышался уже совсем иначе, чем в других помещениях монастырской обители. Почему-то возникла ассоциация со склепом, разве что излишне просторным. Для обычного церковного зала не хватало разукрашенного потолка, лепнины, картин с изображениями библейских сцен или каких-нибудь святых. Скорее всего, раньше это был храм. Две башенки с куполами до сих пор возвышались над его крышей.

– Ты должна была всего лишь сделать вскрытие этого бестолкового смертного, – раздался баритон из угла со свечками, и там возникла долговязая фигура в серой накидке. – Тебе уже не по силам вспомнить свои патологоанатомические навыки?

– Но он же ещё жив, – возразила Герда, застыв на месте прямо в центре зала.

Высокий мужчина обошёл кандило с многочисленными электрическими свечами, шелестя своим долгополым одеянием. Он был сильно похож на Бейлона: такие же большие чёрные глаза, острый нос, широкий рот. На голове вместо камилавки поблёскивала митра, напоминающая расписное пасхальное яйцо. Тонкие и неестественно длинные пальцы сжимали архиерейский жезл – длинную металлическую палку с раздвоенной рукоятью. Если бы не сверкающие на нём самоцветы, Герда решила бы, что это гигантский штопор. Вот только ей от такого сравнения стало совсем не весело.

– Он мёртв, – в прежнем утвердительном тоне сказал кивернит, медленно приближаясь к женщине. – Надо лишь забрать его сердце и откачать максимальное количество крови. Ты разве не проделывала такое с трупами?

Вопрос был риторическим, поэтому золотолицая «инокиня» молча опустила голову. Долговязый обошёл её по кругу, будто волк, изучающий пойманную овцу, и остановился слева.

– Подобные экземпляры представляют для нас крайнюю ценность, – продолжил он, потирая жезл, словно собираясь в любую секунду ударить им рогатую собеседницу. – Нам повезло, что такой смертный объявился прямо здесь, в Москве.

– Я не подхожу на роль палача, Симарон, – вновь оправдалась Герда, поглядывая на кивернита боковым зрением.

– Это плутовство, – заявил двухметровый мужчина с особенным остервенением. – Из-за тебя и твоих дружков мой брат оказался в сложнейшем положении. Но мы приютили всех вас, дали вам защиту и кров. Ты бы могла остаться в том северном городе и разделила бы участь своих рогатых соседей.

– Ты прав, – кивнула на всякий случай женщина, теребя складки своего монашеского платья.

– Если мы не получим кровь этого Степана Канунина, то она обязательно достанется кому-то другому, – принялся говорить кивернит в назидательном тоне. – Например, твоим копытным соплеменникам из экзархата. Думаешь, они воспользуются ею во благо? Отнюдь… Бесы укрепят свою власть, и нам придётся отдать им тебя с твоими нерадивыми друзьями.

– Я просто испугалась и сбежала, – признала наконец-то золотолицая «монахиня», повернувшись к своему рослому начальнику. – Сколько у меня есть времени, чтобы исправить эту ситуацию?

– Солнце встаёт в половине девятого, – поведал Симарон, опёршись на жезл, как старик на трость. – Так и быть, из моего христианского милосердия можешь распотрошить этого чернокнижника до девяти утра…

Честно говоря, такие сроки удивили не только Герду. Вздрогнул даже бес, наблюдавший за разговором этих двоих через маленькую дырочку в стене. Делал он это тайно, стараясь не издавать ни малейшего звука. Для подстраховки рогатый парнишка засунул в рот кляп, чтобы случайно не заговорить, и вынул из глазниц два овальных изумруда. Хоть в зале Симарона и царил полумрак, блики свечей на драгоценных камнях там вполне могли заметить. К тому же важна была сама беседа, а не лицезрение её участников.

Впрочем, узнав о продлении срока для задания Герды, бес поторопился покинуть своё укрытие. Он вернул под веки изумруды, присел на четвереньки и пополз к выходу. Спасала лишь его щупленькая фигура, позволявшая пролезть в полость между двумя церковными стенами. О ней никому не было известно, поэтому натолкнуться на случайных монахинь здесь точно не грозило.

Аккуратно добравшись до воздуховода, бес прислушался к шорохам и приоткрыл заслонку. Руки опять испачкались в застарелой саже. Со стороны коридора это были остатки большой дровяной печи. Поэтому выползающий из её шестка рогатый молодчик смотрелся театрально. Едва спрыгнув на пол, он вытащил кляп, отряхнулся, чихнул, поправил зелёные камни в своих глазницах и проверил позолоту на руках и ногах.

Для зимнего времени парень был одет весьма легко: в бриджах и футболке. Заметив несколько царапин на изгибах локтя, он подумал, что неплохо бы обновить золотистое покрытие. Но скрип двери на другом конце коридора вынудил его помчаться к лестнице. Та вела в подвал, где хоровое пение, к радости беса, отсутствовало. Не было здесь и вездесущих монахинь, от которых приходилось постоянно прятаться. Им не нравились блуждания рогатого бездельника по сестринскому корпусу. К слову, худосочного обладателя изумрудов они сами раздражали ничуть не меньше.