Ламентации

— Где учат на землекопов и сантехников, — острил Говард. — Не бойся, Уилл. Ты сдашь.

Письмо от экзаменаторов пришло на имя Джулии, та глянула на первую строчку и невесело улыбнулась:

— Жаль, сынок, ты не сдал.

За ужином Говард сидел как в воду опущенный. Пробежав письмо несколько раз, он заявил: ерунда.

— Не хочу рыть канавы, — жаловался Уилл.

— Тебе это не грозит, — сказал Говард. — Ты умнее их всех.

— Так почему я не сдал?

— Может, потому, что ты иностранец. Это экзамен для английских детей, а ты рос не в той среде. Не беда, пересдашь. Можно пересдавать сколько угодно раз, пока не пройдешь.

На другое утро Уилл оглядел класс, впервые чувствуя себя чужаком. Он был не один такой: Дигли сдал экзамен, Айерс — нет, Рэймонд Тагвуд сдал, Салли Берд — нет; сдал даже Риллкок, ко всеобщему изумлению. Этот маленький дикарь, приплясывая, прохаживался между рядами и остановился возле парты Уилла, чтобы поиздеваться над ним.

— Не горюй, через несколько лет будешь чинить мне стиральную машину, да, Ламент?

— Разве у вас есть стиральная машина? — огрызнулся Уилл.

В эти последние школьные недели рушилась дружба, круто менялись судьбы. Те, кому суждено было идти одной дорогой, объединялись.

Уилл и Салли снова сблизились. Однажды Салли позвала его к себе. Они прошли через новомодный зубной кабинет доктора Берда, с хромированными стульями и приборами, в уютную гостиную: обои с голубыми лилиями, на стенах — сувенирные тарелки в честь коронации ее величества, ее бракосочетания и рождения наследников. Перекусили на кухне бутербродами с маслом и сладкой пастой и поднялись наверх, в комнату Салли.

— Мы здесь живем с сестрой, — объяснила она.

Салли с сестрой были заядлые коллекционеры. На кроватях, застеленных кружевными покрывалами в рюшечках, восседали плюшевые игрушки. На стенах — настоящая мозаика: глянцевые фотографии и вырезки из журналов — «Битлз», Элвис, Лулу, Клифф Ричард и «Шедоуз», Силла Блэк, Энгельберт Хампердинк, «Джерри энд Пейсмейкерз», «Роллинг Стоунз». Радужные черные сорокапятки лежали стопками на полу, валялись на подоконнике. Дверь была оклеена газетными вырезками: телеведущие — Вэл Дуникан и Рольф Харрис; кинозвезды — Анита Экберг и Бриджит Бардо; знаменитые комики.

Проигрыватель был белый, пластмассовый, с красной ручкой. Совсем не то что строгий серый ящик дома, который, по мнению Говарда, мог играть лишь Бетховена, Гайдна и странные григорианские хоралы. Проигрыватель Салли служил для забавы и озорства. Он играл пародию Питера Селлерса и песню о бегемотах Фландерса и Свона. Из него звучали «Кукла на ниточках», «То были дни», «Телезвезда» и «Зеленая трава». А главное — «Осколки».

Звук был скрипучий, зато громкий.

— Нравится? — спросила Салли.

Уилл, открыв рот, разглядывал губную помаду на комоде, чулки на стуле, ряды туфель под кроватью и малиновое боа, переброшенное через спинку.

— Еще бы, — отозвался он.

Эта комната была неведомой страной, святыней девичества, и Уилл преклонил колени.

— Где твоя сестра?

— Кто ее знает, — пожала плечами Салли.

Она потряхивала головой в такт музыке — точь-в-точь как «Битлз» по телевизору, и стрижка у нее была такая же. Музыка стихла, Салли поставила новую пластинку, за ней — еще и еще.

— Сестра обожает «Осколки». Правда, клево?

— Ага, клево, — кивнул Уилл. — Что еще твоя сестра любит?

— Блестящую одежду. — Салли указала на огненно-красную кожаную юбку на стуле. Совсем коротенькую, блестящую. Интересно, можно ли влюбиться в чью-то сестру, ни разу ее не видев?

— Где твоя сестра?

— Вечно пропадает где-то, — объяснила Салли. — Парни и все такое.

Из-под пола раздался густой голос:

— Салли!

— Что, папа? — крикнула Салли мохнатому красному ковру.

— Ничего не слышно, не могу работать, — отвечал густой голос. — Сделай потише, детка.

Салли убавила звук, и они с Уиллом растянулись на полу, голова к голове, поближе к проигрывателю. От волос ее пахло кокосовым шампунем. Они слушали «Осколки» раз шесть, потом — Клиффа Ричарда, Лулу, Дасти, а напоследок — «Осколки» еще шесть раз для ровного счета.

Когда стемнело, Уилл засобирался домой. Салли проводила его до дверей. У порога взяла его за рукав, оглянулась, нет ли кого поблизости.

— Пока, — сказал Уилл.

— Пока, — ответила Салли и поцеловала его в губы влажным поцелуем. Уилл остолбенел. — Ничего, Ламент, — сказала Салли. — Моя сестра всех парней целует на прощанье.

Уилл передумал: все-таки он влюблен в Салли. Губы ее тоже отдавали кокосом.

Его поздний приход никого не обеспокоил. Родители шушукались на кухне, близнецы возились возле гаража. Джулиус привязывал теннисный шарик на хвост соседской кошке.

— Я что-то интересное пропустил? — спросил Уилл.

— Нет, ничё, — ответил Маркус.

Джулиус выпустил несчастную кошку, и та помчалась по улице.

— Нельзя мучить животных, — нахмурился Уилл.

— Говорил же я, нельзя, — сказал Джулиусу Маркус.

— Мы уезжаем в Америку, — объявил Джулиус.

— Что? — переспросил Уилл.

— Папу пригласили туда работать.

— И маме тоже дали работу, — вставил Маркус, — только здесь. — Он притих. — Они ругаются.