Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами

Следующие два часа мы пили чай – только вообразите меня пьющим чай с булкой, такое бывает, – и подписывали разные бумаги, в каковые я не особенно вглядывался, зная, что при желании меня обдурят все равно. Суть была примерно следующей – я отдавал права собственности на изобретение, брал на себя обязательство молчать о его деталях и самой сделке, и так дальше. Платили мне за это три тысячи рублей ассигнациями, что по моему бедственному положению было, конечно, целым состоянием.

Но, сказать по правде, от Всевидящего Глаза я ожидал несколько большего.

* * *

На следующий день, Елизавета Петровна, я наблюдал, как приехавшие из города рабочие под командой Карманникова и Капустина разбирают на части аэроплан, закрывают его детали полотном от любопытных глаз – и грузят на подводы.

По моей просьбе они разобрали и сам амбар; глядя на вещи философски, можно было сказать, что судьба заставила моих гостей из грядущего прибраться за собой – несмотря даже на то, что собой они быть перестали… Весьма похоже на воздаяние в новой жизни, в которое верят индусы.

Мы попрощались, и скоро груженный досками обоз скрылся вдали. Теперь, если не считать дыр в земле и побелевшей от отсутствия солнца травы, вид с моего балкона стал таким в точности, каким был прежде, а также и душа моя возвратилась в свою прежнюю гавань. Вся история эта могла бы показаться просто запойным видением, если бы не три тысячи, спрятанные мною в секретер (надо, сказал я себе, поехать в город да положить в банк – а то ведь все и улетит, как запью).

С другой стороны, думал я, не такая уж и беда будет пропить эти три тысячи – хоть деньги и большие, но получить подобную подачку от сил, что повелевают звездами и безднами как-то даже и смешно, и есть в этом известное умаление высшего принципа… Или, может быть, именно так и проявляет себя божественная справедливость, взвешивая все – от пылинки до Юпитера – на точнейших весах?

Затем я решил спуститься в подвал.

В первый момент я не поверил своим глазам – круглые ворота все так же стояли у стены! Но через миг я понял, что они изменились самым радикальным образом.

Теперь это были просто кривые растрескавшиеся бревна. Их покрывала резьба, грубо намечавшая в них бородатые фигуры с рогами. Что-то такое северное и древнее, как мне показалось. Дерево выглядело старым, зеленым от сырости – и совершенно непонятно было, как такую огромную штуковину затащили в подвал через небольшую дверь.

Врата эти, естественно, никуда не вели, в чем я лично убедился, пройдя сквозь них несколько раз в обоих направлениях. Зато от одного из деревянных истуканов отходила толстая грязная веревка, ведущая к фанерному ящику, тоже гнилому и старому, набитому газетами с отчетливым кошачьим запахом. Переднюю часть ящика покрывали пятна плесени, и я готов был поклясться, что своей формой они повторяют ручки и диски на стальной коробке Карманникова.

Я вспомнил его рассказы и сообразил, что вижу шрамы, оставшиеся на реальности от разрушенной «Последним Звонком» вселенной. Новый мир действительно оказался близок к ней даже в деталях, но был уже другим.

Что же дальше, подумал я – и сразу понял: да вот это именно! То самое, что происходит сейчас со мной. Такова развязка. Бояться мне теперь нечего, а что касается отдаленного будущего…

Моя ли это забота? Пусть его обитатели сами объясняют себе своих чекистов в подрясниках, масонов с треугольным глазом, фальшивые зеленые деньги и обнаглевших трибад с пристяжными удами, перед которыми дрожат могущественные белые американцы. Если я правильно понял Карманникова, разумные причины всему этому они обязательно найдут, и дай им Бог счастья.

А затем…

Я заметил в углу подвала темную рогожу, какой в этом месте не помнил. Я подошел, откинул ее и – слушайте меня очень внимательно, Елизавета Петровна, – обнаружил шесть одинаковых черных саквояжей акушерского вида. Я видел похожие у своих гостей и догадался, что саквояжи остались от них, отчего-то не превратившись в прах. Я открыл ближайший ко мне, и что же вы думаете?

Внутри оказались те самые николаевские золотые пятерки, что так ловко прятал между пальцев Капустин. В других саквояжах – тоже…

Я проверил их все. В последнем помимо монет обнаружился тот самый футляр или мешочек из переливающегося материала, который Капустин показывал нам с Карманниковым (там, видимо, и хранилась адская брошь «Последнего Звонка»). Футляр этот оказался скользким и странно холодным, но в целом не сильно отличался от обычного полотняного мешочка, в каком могли бы, например, храниться ключи или копейки. Сперва я подумал, что футляр пуст. Но открыв его, я обнаружил внутри записку: