Лань в чаще. Книга 1: Оружие Скальда

Ингитора с усилием кивнула, едва сдерживая горькие слезы. Все верно: корабль Скельвира хёвдинга назывался «Медведь», и тогда, в последнем походе Скельвира, на нем шло сорок два человека. Каждый раз, когда отец приходил ей на память, ее неудержимо тянуло заплакать. И тем более горько ей было узнать, что всего этого могло бы и не случиться! Если бы отец ее проплывал Острый мыс тремя днями раньше или позже – не встретился бы ему колдун Кар да и сам Торвард конунг, не случилось бы той битвы и смерти… И она, Ингитора, сейчас сидела бы дома, с отцом, в покое и счастье… И не носило бы ее по морю, не жила бы она у чужих людей, и дела бы ей не было до конунга фьяллей, конунга слэттов, до гадкого Бергвида… Не в силах удержаться от слез, она вскочила и убежала в девичью.

Но приходилось принимать решение. Ночью Ингитора почти не спала, кое-как отделываясь от назойливого сочувствия Хильды, больше отдававшего любопытством.

– Да, выходит, Торвард конунг тут не так уж и виноват! – рассуждала Хильда. – Как я сразу не догадалась! И что ты теперь о нем думаешь? Что ты теперь хочешь – все-таки хочешь мстить?

Ингитора не отвечала. Вот так разрешилось недоумение, мучившее ее больше полугода: почему и зачем Торвард конунг напал на ее отца? Права была кюна Ульврун, считавшая, что месть за смерть Торбранда конунга никак не может быть причиной. И вот выяснилось, что конунг фьяллей и в мыслях не имел нападать на Скельвира хёвдинга из Льюнгвэлира. Что он собирался убить Бергвида Черную Шкуру, и это намерение Ингитора всей душой приветствовала. Но что ей теперь делать? Взять назад свои «песни позора»? Что вылетело, того не поймаешь. Да и имеет ли она право примириться с ним – ведь убийство все равно остается убийством.

Мучительная тоска, сознание своей вины и ошибки, по-новому острое ощущение своего одиночества и горечи задаром разбитой жизни не давали ей покоя, и Ингитора всю ночь вертелась на подушке, то плакала, то затихала, но совсем не спала и чувствовала себя почти такой же измученной, как осенью, когда тело Скельвира только привезли домой.

К утру она так ничего и не решила, кроме одного: она виновата в том, что Эгвальд оказался в плену, а значит, ее первая обязанность – выручить его. Ее решимость отправиться в Аскефьорд только окрепла – теперь ей было необходимо увидеть Торварда конунга и самой понять, что он за человек и что ей о нем следует думать. За это знание она сейчас не пожалела бы жизни, потому что жизнь без него все равно не имела цены.

– Только, йомфру, как бы он не придушил тебя за твои позорные стихи! – со своей обычной суровой откровенностью сказала ей рабыня Халльгерд. – Раз он, выходит, не виноват, а ты его зазря позорила. Твое дело, конечно, но я бы не ездила. Как есть придушит.

– А то как же! – охотно соглашалась Ингитора, не зря бывшая дочерью годи. – За напрасные «злые песни» сложивший их заслуживает кровной мести, как за убийство. Закон такой есть.

– Ну, так не езди! Зачем пропадать-то?

Ингитора только смеялась, утирая слезы. Теперь, когда она лишилась и отца, и даже того призрачного утешения, которое ей давала месть, мысль о том, что кто-нибудь ее придушит, вовсе не казалась страшной.

– Ну и пусть! – с диковатым весельем восклицала она. – По крайней мере, паду от руки величайшего воина Морского Пути! Он же такой красавец!

И она хохотала, потом рыдала, а невозмутимая Халльгерд, сидевшая на приступке лежанки с шитьем, только качала головой и откусывала нитку.

Убедившись, что Ингитора по-прежнему настроена плыть в Аскефьорд, йомфру Хильда послала за Хуги хёльдом. Он жил неподалеку и промышлял торговлей, для чего нередко плавал в Винденэс, а теперь как раз недавно вернулся с летнего торга. Он был известен под прозвищем Глиняные Пятки и прославился благодаря давнему пожару в его усадьбе, когда он не один раз сбегал в горящий дом и вынес немало всякого добра, даже не заметив, что босиком ступает по пылающим углям и головням. Как ни странно, его ноги ничуть не пострадали, и после пожара он, изумленный не меньше прочих, охотно давал всем желающим пощупать свои совершенно целые пятки. «Да у тебя, Хуги, пятки, должно быть, из глины!» – смеялись соседи, и после того за погорельцем укрепилось прозвище Глиняные Пятки, которым он очень гордился.

Теперь ему представилась возможность совершить новый подвиг, и он ни на миг не задумался. Как заметила Ингитора, те немногие, кто имел смелость жить на Остром мысу и в ближайших окрестностях, во всем подражали неустрашимой йомфру Хильде.

– А чего же не сходить в Аскефьорд, если мы дорогу знаем? – рисуясь и гордясь своей смелостью, приговаривал Хуги, довольно крепкий человек лет сорока, среднего роста, с рыжеватой, как у многих квиттов, бородкой и серыми глазами навыкате. – Если дорогу знаем, отчего же не сходить? Море тихое, дни теперь долгие – одно удовольствие! Одно удовольствие, если Ньёрд попутного ветра даст!