Лань в чаще. Книга 2: Дракон Битвы

– Ну, да! – устало согласился Торвард. – Я не могу осуждать его за то, что он тебя любит. Я и сам на этом попался! – Он усмехнулся, но совсем невесело. – Но сейчас он ведет себя просто глупо, и тут уже любовь ни при чем. Он же своими ушами слышал, что ты хочешь остаться со мной. Если бы ты любила его, разве я стал бы тебя или еще кого-то удерживать? Что я, Бергвид, что ли?

– Но ты удерживаешь меня!

– Да, потому что ты любишь меня! Скажи, что это не так!

– Я люблю тебя. Но я должна…

– А я знать ничего не хочу! Ты – женщина, и ты ничего никому не должна. Должен – я, и пусть он возьмет с меня, если сумеет! Теперь он здоров – ну, пусть опять вызывает меня на поединок! Чего придумал – с войском приходить! За женщиной с войском не приходят, за женщину бьются один на один! Он со мной уже один раз дрался – ну, если понравилось, так я всегда готов! Только теперь никаких тупых мечей и прочих детских глупостей. Я его убью, и делу конец. И то все это одна неблагодарность! Мне он обязан тем, что сидит тут и распевает боевые песни, а ведь я мог бы давным-давно отправить его в Винденэс с веревкой на шее! Если тебе угодно жертвовать собой, то я к этому не стремлюсь! И я не позволю, чтобы мною пожертвовали ради чьей-то детской глупости! Ко ндеахар-си, луига герран, до уайм! …Хотя война со слэттами мне тоже, конечно, не нужна. На битву его не позвал! Подвиг украли! – в негодовании восклицал Торвард и дергал ворот нарядной вышитой золотом рубахи, словно она его душила. – Ничего себе подвиг! Хельги ярл!!! – вдруг заорал он, в каком-то насмешливом отчаянии обращаясь к потолочным балкам, и это имя, которое он столько лет не решался упомянуть при людях, теперь звучало как рвущийся из души призыв к утраченному счастью. – Что же у тебя за брат такой несуразный!!! Хельги, вернись, я все прощу!!!

– Ну, а вы? – Ингитора огляделась, взглядом взывая к каждому из хирдманов и ярлов, и не понимая, что уже самим этим обращением показывает, что и сама стала частью Торварда. – Вы-то что скажете? Халльмунд! Эрнольв ярл! Альвор ярл! Сельви, Сигвальд! Скажите! Вы разве хотите воевать со Слэттенландом? Вам это нужно? Эрнольв ярл, скажи, разве фьяллям мало Квиттинга?

Мужчины переглядывались, потом с места встал Эрнольв Одноглазый, отец Халльмунда и Сигвальда, – огромный, как великан, широкоплечий, седовласый, с багровым лицом и незрячим левым глазом – олицетворение суровой мощи Аскефьорда. Все смотрели на него в напряженном внимании, даже Торвард отчасти переменился в лице, потому что Эрнольв ярл действительно имел право говорить от имени фьялленландских гор.

– Мы, конунг, говорили между собой об этом, – начал он низким голосом, иногда запинаясь, потому что никогда не был мастером произносить речи, но всегда знал, что хочет сказать, и никогда не боялся высказывать свои мысли. – Ты столько раз стоял за нас, что мы теперь постоим за тебя. Наша честь была твоей честью, наш покой был твоим покоем, и никто во всем Фьялленланде не скажет, что ты больше заботился о себе, чем о нас. И теперь твое счастье будет нашим счастьем. Мы готовы. Ты всегда был за нас, а мы всегда будем за тебя. Ты сделал правильный выбор, этот выбор – к нашему счастью, и мы готовы его защищать.

Ингитора закрыла лицо руками. Ее так потряс этот ответ, что все ее чувства пришли в смятение. Она проиграла, но ее поражение было восхитительной победой и давало ей даже больше, чем просто счастье с Торвардом. За время, прожитое в Аскегорде, она привыкла, что эти люди – хирдманы и служанки, ярлы и их жены, челядь и гости – всегда где-то рядом. Теперь ей доказали, что они не рядом, а вместе с Торвардом. К ним надо было привыкнуть, но их нельзя было не замечать. Они приняли ее, потому что ее любил Торвард, которого они любили, и своим сегодняшним решением, этим нынешним спором она еще раз доказала им благородство и твердость своей души. Пожелав спасти их от войны, она подтвердила свое право на их преданность – они не хотели отпустить ее как раз потому, что она пожелала от них уйти. Они готовы были встать лесом, чтобы заслонить ее от бури, и на глазах ее выступали горячие слезы благодарности и любви к ним.