Лана

Я отказывался играть её краплёной колодой. Быть может (да и наверняка), не понимал и не мог понять, что скрывается за самим понятием «могила Антихриста». Возможно (подчёркиваю), я не видел разницы между этим понятием и тем, кто (что) реально находится в этом кургане. Способна ли некая магическая сила, пребывающая уже не одну тысячу лет в безвестном захоронении в пустынных степях, на окраине империи, находясь в полном бездействии, проявиться во всю свою былую мощь? Логически — нет. Но что значит чело веческая логика, когда речь идёт об антиподе живого Бога?!

…Лана боялась. Но она боялась оттого, что знала, а на меня её страх проецировался исключительно в непознаваемом, первобытно-животном акценте бытия. Я не боялся, потому что верил в Иисуса Христа и носил на шее крест! И я боялся, потому что знал — дьявол может в любой момент убить меня, лишив земного существования, а готова ли моя душа предстать перед престолом Всевышнего? И это не «красивые слова». Я не был готов умереть прямо сейчас, в любую минуту, по требованию того, кто даровал мне душу, чтобы в тот же миг показать, сумел ли я сохранить и спасти его дар…

Неизвестная сила всегда страшнее, я не находил в себе ни духа, ни добродетели, достойной того, чтобы остановить идущего из могилы. Но что, если и он сам не хотел, чтобы его прах тревожили?

Тогда, возможно, мы заодно? «Призови демона, принеси ему в жертву кровь людскую, и, омыв ею губы, он будет заклинать демона большего и могущественнейшего пощадить близких твоих и очаг…» Кажется, так писали древние?

Но этого ли хотела от меня Лана, а я служил только ей! Не как раб, не как военный, не как верующий. А может быть, и, наоборот, объединяя в себе все эти три ипостаси. Не знаю, не уверен, не буду спорить…

Я вернулся к ней, когда закончил эскиз новой картины «Связанный ангел». На бумаге, без предварительных набросков и зарисовок, практически за три-четыре минуты проявился рисунок обнажённой девушки, стоящей на коленях. Её руки были туго стянуты верёвками за спиной, а чёрные крылья беспомощно провисли, словно налитые неземной чугунной усталостью. Голова повёрнута в профиль, я старался максимально передать черты Ланы — её нос, высокий лоб, мягкую линию шеи и жестко сдвинутые брови.

Это была далеко не первая моя попытка нарисовать её, но каждый раз я словно спотыкался о некую невидимую линию запрета. Мне никак не удавалось найти тот единственно верный вариант, при котором образ оживал, а мёртвыми зарисовками можно было уже хоть обклеивать стены. И этот «ангел» не устраивал меня в полной мере, но он, возможно, открывал мне самому мои иллюзии и заблуждения но поводу Ланы. Ведь не пытался же я на самом деле подсознательно видеть в ней ангельскую сущность с чёрными крыльями, навеки прикованную к земле, в темнице собственного тела?!

Смутно понимая, зачем я это делаю, я достал сотовый телефон, сфотографировал эскиз и без объяснений отправил ей. Ответ пришёл почти мгновенно:

«Красиво и грустно…»

«Это ты?»

— честно набрал я. Именно так, со знаком вопроса, а не утверждения или предположения.

«Может быть. Если так видишь…»

«Хочешь?»

«Да. Сама попросила бы».

«Могу отдать завтра», — рискнул я.

«Ок. После работы. Соскучилась».

Вот и всё. Больше ни в каких дополнительных объяснениях, извинениях, совместных прощениях ни я, ни она не нуждались.

На следующий вечер я уже сидел за нашим столиком в кафе, когда по лестнице вниз застучали её каблучки. Поверьте, я давно узнавал ритм её шагов и не спутал бы уже ни с кем, даже с закрытыми глазами. Она почти прыгнула мне на шею, сияющая, свежая, с горящими глазами и распахнутыми губами. После долгого поцелуя я не удержался от выстраданного упрёка:

— Не делай так больше.

— Не буду. А ты не бросай меня на столько дней.

— Договорились. Будешь вино?

— Нет. — Её глаза почти пылали. — Тебя…