Лана из Змейгорода (СИ)

Медведко, израсходовавший все стрелы безвольно обвис в сетке. Он выполнил свой долг, но противостояние с Навью дорого дается даже кудесникам и потомкам двух миров. Не до конца восстановившееся легкое снова надорвалось, из уст лилась кровь, правая рука, поразившая демона, отнявшись, обвисла. Его тестю Гордею повезло еще меньше. Во время одного из атак на стены, дракон Нави, которого он успел сбить из стреломета, сбросил его с башни, и бедный сотник не пережил падения. А уже сколько смертных полегло на поле, знали только Мудрейший и вдовы.

Впрочем, в тот момент о цене не думалось. Когда на месте, где бушевал ледяной смерч, осталась одна воронка, Кощеевы слуги дрогнули. Еще до того, как на Змейгород опустилась ночь, немертвые и уцелевшие данники обратились в бегство. За ними потянулись драконы Нави и заклинатели.

Глава 28. Дождирада

«Они дрогнули, они уходят! — ликовал забывший о ранах Яромир, передавая изувеченного Медведко целителям и вновь поднимаясь в воздух. — Поднажмем, ребятушки! Не дадим супостатам спуску! Отомстим за Велибора и других павших товарищей!»

«Куда ты? Хоть раны позволь залечить!» — переживала за любимого Лана.

«До свадьбы и так все пройдет! — пообещал ей Яромир. — Я буду не я, если не укажу этой погани ее место!»

Воспрянувшие духом воины Змейгорода и те из ящеров, которые еще могли встать на крыло, пустились в погоню, до конца не веря, что у них получилось не просто уцелеть в, казалось, безнадежной схватке, но отвести от родных стен беспощадное лихо. Направляя врага по тем же разоренным землям вплоть до Вацлавского королевства, не позволяя осквернить новых угодий, они усеяли отравленные поля и сожженные дубравы телами Кощеевых данников и безжалостно истребляли немертвых. Воины северных крепостей, а также подошедшие союзники из Гардара и Княжьего града им в этом усердно помогали.

В это время русалки и смертные женщины залечивали раны тех, кому повезло в битве выжить, но кто не имел сил отправиться дальше с войском. Еще когда бранное поле дышало смертью, а кровь павших и скверну Нави не желала впитывать измученная бранью земля, целительницы-лебедки слетели со стен, в страшной куче мертвых тел разыскивая тех, в ком еще теплилась жизнь. И хотя на плечи стопудовым грузом наваливалась свинцовая усталость, а магия на кончиках натруженных рук еле теплилась, ни одна из целительниц не ушла на покой, пока не убедилась, что теперь их подопечным для выздоровления требуется только время. Им помогали смертные женщины, вышедшие из города, чтобы найти братьев, отцов, мужей. И даже те, чьи близкие оказались среди павших или, наоборот, ушли с войском преследовать Кощеевых слуг, не отказывали в помощи нуждавшимся, находя если не глоток воды, то хотя бы доброе слово.

— Потерпи немного. Раны заживут, и ты сможешь подняться в небо! — увещевала Лана бедного Боемысла, скрепляя его поврежденные кости, пока неподалеку Радмила омывала живительной росой и слезами раны своего Боеслава.

— На земле тоже много всего интересного, — сверкнув зелеными глазами, приникла, как к живительному источнику, к воспаленным губам жениха едва разыскавшая его ящерка Златомила.

— Главное, не в земле, — через силу улыбнулся невесте Боемысл.

В самом деле в городе и разоренном посаде не осталось ни одной семьи, куда в Перунов день не пришла смерть, и победа над жестоким ворогом имела горький вкус пепла. Пленные из числа данников и старики до рассвета и весь следующий день собирали тела павших, чтобы, совершив необходимые обряды предать их земле. Останки Кощеевых слуг сбрасывали в полыхавшую огнем глубокую яму, которую посреди поля вырыл смерч. До этого воронку осмотрели Мудрейший и другие кудесники, убедившись, что следов демона больше не осталось.

Тела Велибора так и не нашли.

— Я не верю, что он погиб, — пыталась убедить себя и подруг Дождирада.

Сестра воеводы несла бремя целительницы наравне с остальными женщинами. Но при этом лишь сиротливо смахивала слезы, наблюдая, как Гордея хлопочет у постели медленно приходившего в себя Медведко, а Радмила и Златомила по очереди дежурят возле Боеслава и Боемысла. Лана, как могла, ее утешала, но Дождирада чаще искала общества такой же осиротевшей и еще более бесприютной Дждьросы. Дочь Хозяйки медных гор скорбь держала при себе, но только временами замирала, точно превращалась в любимый ее матушкой малахит.

— Он не мог просто так умереть! Я знаю, он жив. Я видела его во сне, — продолжала Дождирада, когда они с сестрами вновь поднялись в небо, пытаясь очистительными дождями хотя бы немного смыть отравлявшую долину скверну, которая, смешавшись с землей, застывала, точно вязкая, вонючая смола.