Лана из Змейгорода (СИ)

И почему матушка Волога приучила ее к стеснительной скромности? С другой стороны, Кеме матушкины уроки в свое время не помогли. Зато Даждьроса, мать которой, по слухам, не отказывала даже приглянувшимся смертным, тоже не научилась подолом крутить.

— Так что тебя заставляет идти в дом к тому, кто так жестоко тебя и всех нас оскорбил? — не поняла Самовила, помогая младшей сестре устроиться на новом месте.

— Я люблю его, — с чувством проговорила Лана, осматривая оставшиеся на верстаке инструменты и одежду, которую ящер с собой не взял.

В его кузне огонь тоже погас, но, может быть, хоть свет домашнего очага и масляной лампы, которую она будет зажигать каждый вечер, послужит ему путеводным маяком. Хотя, была бы ее воля, она расправила крылья и полетела следом. Знать бы еще куда. Финист, к которому в Детинец все-таки наведался старший из зятьев Бранко, говорил, что никто к нему не приходил и о молоте Верхнего мира не спрашивал.

— Как бы тебе не пришлось о своем решении пожалеть, — вздохнула, прощаясь с сестрой Кема. — Тут же одних пересудов, сколько будет.

— А все меньше, нежели в тереме у матушки, — усмехнулась Лана, вспоминая привычку Вологи по косточкам разбирать каждого из родни и знакомых.

Пересудов она не боялась. Хотя в Змейгороде, конечно, о несостоявшейся свадьбе толковали всю зиму. Будто иных тем для разговоров не существовало.

— Как был смутьяном, так и остался, — сокрушались именитые горожане, поманившие Яромира булавой воеводы и передавшие ее старейшине Брониславу. — И сам непонятно, куда подался, и батюшке Водяному обиду нанес.

— Не такую уж обиду, если девица в дом смутьяна переселилась, — не соглашались те из горожан, которые еще в дни осады считали возможным отдать русалку Кощею.

— Да кто ее, опозоренную, теперь возьмет, — смаковали подробности расстроившейся свадьбы родовитые жены, считавшие, что дочь Водяного слишком задается, хотя Лана старалась держаться со всеми ровно. Разве что близких подруг среди дочерей ящеров не завела.

— Да желающих хватает, только она держится так, что не подступиться, — замечали родители сыновей, которые были бы не прочь назвать дочь самого Водяного невесткой.

Впрочем, решение Ланы перейти жить в дом Яромира удивило не только подруг, но и Даждьросу.

— Ты действительно это сделала специально, чтобы никто больше со сватовством не приходил? — не могла взять в толк Радмила, чью голову к зиме украсила нарядная кика.

Боеслав, наконец, залечил раны, и на отсутствие внимания мужа русалка не жаловалась.

— Затоскуешь же в одиночестве совсем! — соглашалась с подругой Младислава,

— У меня есть обязанности целительницы и отравленные скверной угодья возле Змейгорода, которые нам еще несколько лет лечить и исцелять, — напоминала подругам Лана.

— Но это же совсем не то! — в один голос возразили Младислава и Радмила.

Даждьроса ни о чем не спрашивала, не пыталась образумить, просто приходила, чтобы долгими зимними вечерами тянуть вместе жесткую конопляную и льняную кудель, сучить шерстяную пряжу или сидеть над кроснами зная, что большая часть сотканных холстов ляжет в укладку мертвым грузом. Поскольку порты ладам милым им уже не пошить. А для себя все время обновы справлять — какая радость.

Летом они вместе поднимались в небо, посылая потоки дождя и живительную росу, вымывавшие с лесных и полевых просторов остатки скверны. И десяти лет не прошло, а на месте кровавой сечи вновь колосились поля, и в поднимавшемся на глазах молодом лесу пели песни и вили гнезда вернувшиеся птицы. О грозных и горьких событиях напоминало только мертвое озеро, хранившее память о демоне, и высокий курган, поднявшийся возле буевища. А еще потихоньку подрастали дети тех, кто отдал свои жизни за Змейгород и тех, кто отстоял его будущее. Хотя у ящеров в запасе сотни лет, а дети их растут одинаково со смертными, и потому дочурка Радмилы и Боеслава бегала по лугу в горелки с сыновьями Медведко, а близнецы Златомилы и Боемысла запускали кораблики вместе с пострелятами Купавы. И только в домах Ланы и Даждьросы не звучал детский смех, и покосившаяся изба Велибора все больше уходила под землю. Горыныч так и не покидал полюбившихся ему Сорочьих гор.

— Ты действительно веришь, что он когда-то вернется? — спрашивала Даждьроса в особо томительные осенние дни, с затаенной болью глядя на плачею, на которую так и не сменила свой девичий венец.

— Я это знаю, — отвечала Лана.

Первое время она еще просила сестру создать зеркало и показать Яромира. Однако водяная поверхность только шла рябью или затягивалась белесой пеленой, точно слепое око бельмом. Где протекал путь ящера, не мог сказать даже батюшка. Впрочем, Лана подозревала, что Водяной знал гораздо больше, нежели решался поведать.

Судьбы Велибора тоже оставалась для тех, кто еще о нем помнил, тайной. Зеркало просто застывало льдом или трескалось камнем, и это наводило не на самые веселые мысли. А еще Даждьроса как-то призналась, что видела во сне жуткого двойника ее милого. Вооруженный страшным оружием Нави он вел за собой несметное войско, и кровавый плащ трупов стелился за ним.