Лана из Змейгорода

— Похвалялась калина, что я с медом хороша! — с вызовом рассмеялся Яромир. — Попробовали бы вы нас обидеть. Забирайте свою девку дурную и идите прочь из моего дома!

Он подался вперед, и смертные мужи нерешительно попятились, понимая, что в этом споре, коли дело дойдет до кулаков, им всем против двух ящеров не совладать. И это хорошо, если Горыныч и Яромир не примут истинный облик.

Лана, стоявшая чуть в стороне вместе с другими девками, испытывала жгучий стыд. Конечно, Яромир говорил правду. Что людям оставалось делать, живя все время бок о бок с более сильным соседом? Но разве это повод, чтобы кичиться? Смертные, конечно, жили мало, но из поколения в поколение науку передавали и знания не только сохраняли, а совершенствовали, тогда как ящеры, заставшие изначальные времена, куда крепче держались традиций. К тому же по Змейгороду упорно ходили слухи, что одолеть Кощея по силу лишь смертному мужу.

Вот и сейчас державшийся молодцом Медведко, который единственный не сошел с места, выслушав угрозу, горько усмехнулся:

— Мы-то уйдем, только Правда за нами останется. Смотри, ящер, как бы твое своеволие не сыграло с тобой злую шутку. Кощей тоже поначалу жил мирно среди людей, но потом решил, что он лучше других.

— Вон отсюда! — взревел Яромир, и смертные, даже Медведко, повиновались.

А ведь если бы ящер повел себя иначе, если бы Горыныч по чести предложил родителям Забавы выкуп, очень многое могло бы пойти совсем по-другому.

Выходя из ложницы, Лана глотала слезы обиды, думая о том, что в эту избу никогда не захочет больше войти, ни гостьей, ни тем более хозяйкой. К Яромиру она испытывала презрение и, едва ли не гадливость, а его поцелуи она хотела не просто стереть в бане с жесткой мочалкой и речным песком, но вытравить каленым железом, словно скверну Нави. Другое дело, что покинуть постылый дом, оказалось не так просто.

Хотя в вечевой колокол никто не звонил, разбуженные шумом соседи пытались дознаться, уж не Кощеева ли это рать напала, воспользовавшись праздником, на честный град. Поэтому весть о том, что Горыныч с Яромиром опять сотворили непотребство, распространилась очень быстро. Путята с дочерью и остальные участники злополучных посиделок еще не успели выйти в сени, как дверь распахнулась и в избу вошел, опираясь на костыль, сопровождаемый сестрой Велибор.

Лана знала, что ящер, хотя и потихоньку начал вставать, но передвигался ползком даже по горнице, а на двор выходил чаще всего в сопровождении брата. Конечно, изба Яромира располагалась неподалеку, как и другие дома кузнецов, но для раненого ящера и такой короткий путь мог оказаться губительным, задержав выздоровление до весны. Уже сейчас стягивавшие раны повязки промокли от крови, а лицо даже в неверном свете факелов и фонарей выглядело восковым.

Когда Велибор, едва отдышавшись, поднялся на крыльцо, Путята и остальные смертные, притихнув, расступились, а Лана с Даждьросой кинулись к Дождираде, готовые в любой момент прийти на помощь раненому. Он же, словно никого не замечая, двинулся в избу.

— Где он? — спросил Велибор у Яромира, и тот, словно нашкодивший мальчишка, отступил, указывая на Горыныча.

С того мигом слетела вся удаль, а раскрасневшееся лицо в обрамлении черных волос и огненной бороды приняло страдальческое выражение.

— Ты зачем пришел, брат? — начал он с искренней тревогой. — Раны ведь растревожишь!

— Не о моих ранах тебе сейчас надо печься, паскуда! — проговорил Велибор тихо, но так отчетливо в мертвой тишине, что, казалось, каждое слово падает, как камень на могилу, или звучит оглушительнее ударов молотка, приколачивающего крышку к домовине. — Ты опять за свое?

— Да чего они тут шум подняли? — обиженно пробасил Горыныч, словно и вправду надеялся, что брат его утешит. — Подумаешь, решили маленько пошутить! Щедрые ведь вечера стоят! Разве Даждьбог солнышко и Велес батюшка не уважают плотские утехи?

— Может быть, и уважают, но только для продолжения рода и по обоюдному согласию, как велит Правда, над который ты снова глумишься!

— Ни над чем я не глумлюсь! — начал было Горыныч.

— Не глумишься? — прищурился Велибор. — Тогда бери девку в жены. Проси, как у предков заведено, благословения у бессмертных богов!

Бедный Путята при таких словах обмер, прижимая к себе дочь и не зная, как реагировать на предложение. Вне всяких сомнений, Велибор говорил всерьез.

Горыныч явно не ожидал такого поворота. Даже головой затряс, словно пытаясь сбросить морок.

— Мне, ящеру, жениться на смертной? — на всякий случай переспросил он. — Да у тебя брат, часом, не жар?

На лбу Велибора и в самом деле выступила испарина, а на скулах начинал разгораться румянец, предвестник злой лихорадки. Вот только он вовсе и не думал бредить или шутить.