ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

— Что это творится с Дунканом? Лежит бревно бревном.

— Ш-ш. Он порывает с Марджори, — прошептал Макалпин.

— А с какой стати, Дункан? Никак под юбку не залезть? Не дает тебе вставить?

— Да нет. Может, и так. Не знаю.

— Послушай меня, Дункан. Слушай, слушай внимательно. Вставить — еще не главное. Я с семнадцати лет постоянно вставляю. Если Молли от меня воротит нос, не думай, что я без этого обхожусь. Просто иду на Бат-стрит. За неделю вставляю два, три, четыре раза, но это еще не самое главное. — Макбет прищелкнул пальцами. — Марджори — славная, держись за нее, дает она тебе или нет.

— Она меня не любит, — пробормотал Toy из-под одеяла.

— А вот это тяжко, согласен. Не дает, да к тому же еще и не любит — куда уж хуже.

В понедельник Toy встретил Марджори на школьной лестнице. Мысленно он настолько отделил ее от себя, что вид хорошенькой улыбающейся девушки поверг его в замешательство, словно она воскресла из мертвых.

— Привет, Дункан! Прости меня за пятницу. Джанет сказала тебе, почему я не смогла прийти?

— Да, сказала.

— Сегодня после завтрака у нас спевка. Ты в столовую?

— Вроде бы.

Марджори улыбалась так ослепительно, что это не могло не отразиться на лице Toy, однако в столовой он сидел рядом с ней и Джанет Уир молча, рисуя на столешнице.

— Вечером мы с Джанет идем в оперу, — сообщила Марджори.

— Прекрасно.

— Места мы не забронировали, придется постоять в очереди за билетами на балкон.

— Прекрасно.

Джанет отправилась за сигаретами.

— Эйткен с нами не идет — он ненавидит оперу. А ты, Дункан, ведь ее любишь?

— Да.

Марджори придвинулась к нему поближе:

— Дункан, знаешь, я готова тебе позировать, когда тебе захочется.

— Марджори, давай прекратим это. — Нажимая на карандаш, Toy сгустил тень под глазом и добавил: — Нам лучше избавиться друг от друга.

Он бросил на нее взгляд искоса. Марджори спокойно разглядывала рисунок.

— Сигарет «Голуаз» нет! — воскликнула Джанет, вернувшись. — Почему они не продают «Голуаз»?

— То, как обстоят дела сейчас, не утешает, — проговорил Toy.

— Так мы пойдем на спевку — ладно, Дункан? — спросила Марджори. Когда они переходили улицу, Марджори проронила: — Прости меня, Дункан.

— Пустяки. Эти два дня я приучался обходиться без тебя — и вот привык. — Они постояли у входа в театр, где проходили спевки. — Ничего не поделаешь, — добавил Toy.

— Ясно. Ох, Дункан, мне жаль, что я тебе так нравилась. И мне очень жаль, Дункан, что я…

— Не надо жалеть, — сказал Toy, взяв Марджори за руки и прижавшись к ним лбом. — Не жалей ни о чем! Ты подарила мне дружбу, и я долгое время был тебе благодарен.

— Но, Дункан, разве мы не можем остаться друзьями? Может быть, не сейчас, но позже?

Они потерлись щеками, и Toy пробормотал:

— Позже, наверное, когда я заведу себе настоящую девушку, я смогу… может быть…

— Да. Тогда.

Марджори обхватила Toy за пояс, и он стал легонько ее ласкать, касаясь губами нежной шеи.

— Ого! Ага! Поторопитесь, опаздываем, — послышались возгласы проходивших мимо Джанет и двух ее подружек.

Toy недоумевал, почему раньше он ни разу не делал с Марджори ничего подобного. Коридор заполнялся, и они разъединили объятия.

— Я ухожу из хора, — сказал Дункан. — Так что ступай туда, до свидания.

Улыбнувшись, Марджори скользнула в дверь. Toy быстро зашагал в мастерскую, намереваясь тотчас же взяться за работу. Прощание с Марджори оказалось таким сердечным, что минуты три он чувствовал себя почти счастливым, но время шло, Марджори становилась все дальше, и в нем вновь закипело чувство обиды. Прохожие на Сочихолл-стрит кидали на Toy удивленные взгляды, и он не сразу сообразил, что напевает вслух: «Если Ты существуешь, позволь мне убить ее; если Ты существуешь, позволь мне убить ее».

В мастерской Toy не увидел на своей картине ничего, кроме путаницы уродливых линий. Он сел перед холстом и не сводил с него глаз, пока не стемнело.

Глава 26 Хаос