ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

В промежутке между двумя шкафами Ланарк заметил девицу, в точности похожую на мисс Мейхин. Уилкинс с Аксбриджем вышли. Монбоддо со стулом откинулся назад и, вздохнув, устремил взгляд в потолок.

— Наконец-то происходит встреча Рядового Человека с Сильным Мира Сего. Разве что вы не совсем рядовой человек, а я не совсем сильный. Мы ничего не можем изменить — вы и я. И все же говорите. Говорите.

— Я здесь, чтобы защищать интересы народа Унтанка.

— Да. Вы желаете сказать, что им не хватает рабочих мест, домов, социальных служб, и потому среди них множатся тупость, жестокость, болезни и преступления. Знаю. Таких мест в мире немало, а вскоре станет еще больше. Власти мало что способны изменить.

— Однако властям под силу запускать в космос крупные объекты!

— Да. Это приносит выгоду.

— Кому? Почему не использовать богатство, чтобы помочь людям здесь и сейчас?

— Это возможно, однако, помогая людям, мы берем у них больше, чем даем. Увеличивая оазис, мы одновременно увеличиваем и пустыню. Это наука о времени и хозяйстве. Кое-кто называет ее экономикой.

— Вы хотите сказать, что людям не хватает порядочности и умения быть добрыми друг к другу?

— Вовсе нет! И порядочность, и доброта у людей всегда имелись. В маленьких изолированных сообществах они даже были нормой жизни. Но, как ни печально, человеческая натура такова, что большие группы можно организовать только с целью противостояния.

— Вы лжец! — воскликнул Ланарк. — Нет у нас никакой натуры. Страна не строится инстинктами, как улей, из человеческих кирпичиков; страна — это произведение искусства, подобно кораблю, ковру или саду. Формы ее могут быть самыми разными. Бесконечное повторение бездарной старой формы, с бедностью и войной, объясняется не порочной натурой человека, а дурными привычками. Алчные люди, всем этим пользующиеся, ссылаются на особенности человеческой натуры.

— Ваш поток красноречия приятен для слуха, — Озенфант едва заметно зевнул, — но нисколько не способен повлиять на человеческое поведение. Кстати, с вашей стороны было не слишком умно передать слово Мултану. Он не враг совета, а его слабый член, строящий заговоры, чтобы набраться силы. Если ему это удастся, перед ним встанет та же цель, что передо мной: избегать всяческих неприятностей. Единственными его врагами станут такие люди, как вы, — наивные младенцы.

— Я не младенец.

— Младенец. Глухота к разумным доводам, пренебрежение приличиями и достоинством, беспредельный инстинктивный эгоизм, укоренившийся настолько, что вы его даже не замечаете, — все это делает вас самым близким подобием взрослого дитяти, какие мне до сих пор встречались. Теперь, чтобы поквитаться, можете обругать меня как угодно. Никто не узнает. Мисс Оно не слышит ничего, что не относится к делам совета.

Ланарк заявил холодно:

— Вы добиваетесь, чтобы я вышел из себя.

— Правда, — кивнул Монбоддо. — Но только чтобы положить конец этому бесполезному спору. Заблуждение, в которое вы впали, — старейшее в политике. Вы вообразили, будто стоит поговорить с руководителем — и мир изменится. Но руководитель является следствием перемен, а не их причиной. Я не могу даровать процветание людям, от которых нет проку моим богатым покровителям.

Ланарк оперся руками о колени и погрузил лицо в ладони. Потом сказал:

— Судьба большинства людей меня не заботит. Все мы, кто старше восемнадцати, подверглись порче и заслуживаем того, что с нами происходит. Но если ваша философия ведет к тому, что цивилизация не может существовать иначе как повреждая умы и сердца детей, тогда… и философия ваша, и цивилизация — ложные и разрушат сами себя.

— Возможно, — зевнул Монбоддо, — но, думаю, если постараемся, на наш век их хватит. Что вы записали, мисс Оно? Расскажите, пожалуйста.

Секретарша раздвинула губы, и оттуда полилась монотонная речь: