Ландскнехт. Часть четвертая. Что такое повезло, и как с этим бороться (СИ)

  Вот три мили уже от города, наверное, есть. Вполне не нарушая ничего, достал и зарядил винтовки. На море тут проще, не десять километров, а всего три мили - вполовину меньше. Ну, потому как - все же тут уже всякое в море болтается. Уже суровые сумерки, пора искать место, вот приметный выступ с несколькими соснами - скалистая осыпь выдается в море, не давая волнам и ветру унести песок, и на камнях дозором разместились несколько корявых сосен. Собственно, это естественная граница, куда добирается всякая шелупонь за дровами - этот выступ ограничивает движение по самому пляжу, а Приморская дорога в свою очередь гряду обходит, удаляясь тут вглубь на полверсты. Собственно, она тут и дорогой перестает быть толком, ибо дальше никто, кроме погранцов и прочих силовиков и не ездит, и она превращается в широкую конную тропу. Хотя, при нужде, пройдет и повозка, и пушку можно везти спокойно. Военная дорога, так-то сказать.

  Отошел от берега подальше, прошел уже с полкилометра от гряды с соснами. Так, самый малый, и метрах в трехстах пройти, за камнями уже - чтоб можно было спокойно руль закрепить, и за биноклю. Недолго так шел. Ага, вот костерок на берегу, у самого уреза воды считай, только чтоб прибоем не гасило. От города камнями загорожен, но дальше светит широко. Но если кто и прибудет, то ничего там не найдет, и никого не встретит. А вот мелькнул, уже как бы и назад смотря - наверху, в дюнах, второй огонек - это уже фонарь. Довольно узким лучом бьющий в сторону моря и от города. Так, руль на борт, вот так в створе двух огней и пойду - уже весьма темнеет, но можно прибавить не глядя, они должны были выбрать безопасный пеленг.

  Едва коснулся, тут же, не гася горелку, только на нейтраль перекинул мотор, пусть молотит - сразу на берег выскочил. У костерка - ведро с водой стоит. Хвать его, и костер залил. Тут же наверху фонарь погас. Запалил на лодке свой фонарь, повернул в сторону дюн, мигнул два раза, потом еще один. и за камень с винтовкой - мало ли.

  Вскоре - хрустит песок, идет кто-то. В сумерках только фигуру видно, пока совсем не подошел. Змей.

  - Ну?

  - Все ништяк, взводный.

  - Хумус где? - палец у меня на спуске, а ствол аккурат ему в животину смотрит. Мало ли решит чего. А то вот катер, садись и плыви.

  - Не нервничай, Йохан - руки разводит, демонстрируя миролюбие - Сейчас схожу, и все вместе придем. Я нарочно пошел, убедиться, что все ладом, а их оставил. Сейчас фургон отгонят еще на дорогу, чтоб побыстрее кто-нибудь забрал, и бегом обратно.

  - Оставь, где есть, я как вернусь, приберу. Али - краденый?

  - Обижаешь, взводный. Честно купленный, без хвостов, потому и искать не станут. А за фургон с тебя золотой.

  - Облезешь. Полюбому ж бросишь. А я приберу - точно концы в воду.

  - Лады. Сейчас придем.

  - Поживее там. Мало ли, все же - а ну видел кто костер.

  - Усек. Мы мигом.

  ***

  ... Мерно стучит стирлинг, погода пока балует - почти штиль и волна ушла, даже брызг нет. В лодочке вчетвером стало тесно. Вещи свалили в рубке, а все расселись в кокпите. Хумус рядом, Змей напротив, а она рядом с ним. "Человек" Змея оказался женщиной, можно даже сказать - девушкой. Сильно помладше бандюгана... хотя, я не знаю, сколько ему лет. При таком нездоровом образе жизни, многие выглядят сильно старше. Баба, чего там, красивая. Не мой вкус вовсе, но - красивая. И фигурка, и черные вьющиеся волосы, и мордашка очень даже, насколько в темноте видать можно.. Минимум четверть зингарской крови - но в Рюгеле это раньше было вовсе нормально, да и после "отречения" Вергена уже рупор оппозиции разразился гневной статей о перегибах при окончательном решении зингарского вопроса. И даже обозвал Вергена "военным преступником" и "бесчеловечным демоном войны". Что несколько симптоматично, хотя промахнувшегося Акеллу только ленивый не пнет. В общем, баба что надо. И, похоже, тут у Змея любовь. Даже всерьез завидно стало. Так он на нее с обожанием смотрел. Вот ведь бандит, дерьмо, отброс человеческий - а мне вот может ни разу в жизни, окромя глупой молодости, ни на кого так смотреть не приходилось. А что еще обиднее - она на него так же смотрит. Вот же гадство... Я вот, стараюсь жить "по-человечески" - а что имею? Трех рабынь, которым деваться некуда, да проституток, которые будут любить кого угодно вечно, пока есть деньги... А они оба смотрят в сторону Рюгеля - Змей поспокойнее, а она, кутаясь в плащ, по-моему, плачет. Ну, если родной город - то понятно. Ибо, скорее всего - навсегда. Однако ж - едет, аки жена декабриста в на Сахалин. Да, завидно, мать его!

  - Ты-то не жалеешь? - ткнул я в бок Хумоса.