Читаем Ландскрона (сборник современной драматургии) полностью

ИУДА. А как же, блаженная Мария. Но я думал, вас будет больше. Где Иаков, что всегда одинаков? Где Филипп, что в праведность по уши влип? Где Фома, что спятил с ума? Где Андрей, благородный от пят до ноздрей? Где остальные, те, что как звери лесные? Иуда живет во всяком, в ком живет артист. Отхлебните хороший глоток неразбавленного Иуды. Посмотрите. Для них проще без вести пропавшими быть, чем решиться на самую ничтожную оплеушку их грядущему.

ПЕТР. Я теперь верю, что ты уже мертв, Иуда.

ИУДА. Как смело ты смог шагнуть, мужественный Симон. Еще один шаг, и ты поймешь, что и ты не живее меня.

ИОАНН. Самоотрицание есть один из наиболее реальных способов наполнения феномена безвестности.

ПЕТР. Иоанн как всегда точен в сотворении геологических окаменелостей слова.

ИУДА. О ты, Иоанн, что для подвига зван. Смерть отыскал в расщелинах Рима, где рыхлая вечность застыла незримо. _ Иоанн пожимает плечами. _ ИОАНН. Ты бываешь когда-нибудь серьезен, Иуда?

ИУДА. Я смертельно серьезен, мой милый словесник.

МАРИЯ. Страшно слово Иуды. Оно самому ему разрывает грудь.

ИУДА. Время идет за мною по следу. Мне не оторваться от него и на полшага. Тебе, Мария, еще не раз придется возвращаться к своему ремеслу. Возможно, у нас сегодня празднество, только мы об этом забыли. У нас сухие сердца, утомленные веки, остывшие глотки. Развлеки хоть ты нас, Мария. Покажи нам, как ты завлекала. Покажи нам, как ты потом каялась. Помнишь, Мария? Знойными ночами ты слышала Иудино бормотание, слышала Иудин шепот. Видела жаркое тело Иуды, Иудино семяизвержение. Было ли это хуже или лучше, чем у всякого иного из мужчин?! Мария, ощущаешь ли ты теперь сама, как засохли твои когда-то очаровательные глаза, как ввалился твой нос, как твои истлевшие волосы отделяются от твоего безобразного черепа?! Ты сейчас такова, Мария. Я исчез, и все вы исчезли. Мы всегда носили в себе семена своего исчезновения и распада. И вот мы появились вновь, и истории наши повторяются... Мне только жаль мира, лишившегося наработанных мной прежде нечестивых навыков.

МАРИЯ. Ты, Иуда, сегодня особенно полон боли.

ИУДА. О нет, драгоценная Мария, сегодня я вполне безмятежен, я скуп и равнодушен, одною только фальшивой мимикой своей выдаю свой потаенный синдром бодрости.

ИОАНН. Иуда появился, и память понемногу стала возвращаться. Слова еще нет, но оно уже состоялось. Иуда есть наказание наше, мы заслужили это наказание.

ИУДА. Я пыль вашего ветра, я сахар ваших плодов.

ИОАНН. Из вечно средних веков мы незаметно шагнули к исходу времени, к самому его исходу.

ИУДА. Я стражник ваших болезней и благоденствий.

ИОАНН. Философия более не добавляет блеска бриллиантам будней.

ИУДА. Дерьмо чистой воды.

ИОАНН. Когда возвращаешься против своей воли, вера не помогает, но только мешает тебе.

ИУДА. Вера - машина безвременья, связывающая нынешнее с несуществующим.

ИОАНН. Иуда - тень мира, крах его закоулков.

ПЕТР. Костер наш погас. Скоро и угли его остынут.

МАРИЯ. Ночь на исходе.

ПЕТР. Новый день несет новый ужас. Новые обманутые ожидания.

ИУДА. Аминь.

МАРИЯ. Ни от чего так не устаешь, как от надежды.

ИУДА. Я же предупреждал.

Иуда резко отходит в сторону и отворачивается. Стоит с закрытыми глазами и временами раскачивается на прямых ногах.

ПЕТР (как будто он разговаривает сам с собой). Что нужно было взять? Кружку, ложку, нож, фонарик, веревку, стельки... У меня болят ноги.

МАРИЯ. Одеяло из верблюжьей шерсти.

ПЕТР. Я взял.

МАРИЯ. Иоанн, конечно, возьмет с собой много папирусов.

ИОАНН. Этому еще не пришло время.

МАРИЯ. Или уже прошло.

ИОАНН. Это неважно.

ИУДА (запальчиво, к концу фразы устало и безразлично). Пускай я принес с собой новую версию нашего существования, которая вам представляется сомнительной. Но и от нее вам не отмыться до конца дней ваших.

ИОАНН. О чем ты говорила, Мария?

МАРИЯ. Я не помню.

ИОАНН. Память возвращается и опять уходит.

МАРИЯ. Иуда - катализатор заката.

ИОАНН. Не нужно о нем говорить.

МАРИЯ. Ты прав.

ПЕТР. Все равно он есть и будет с нами всегда.

ИУДА (как будто он разговаривает сам с собой). Вот что-то всплывает во мне, едва осознанное, полустершееся, как будто со следами подчисток. Как будто скребли изнутри мой усталый мозг, чтобы там поверх прежнего записать что-то столь же бесплодное и бессмысленное. "Иуда, Иуда, - слышу я голос одной хромой девочки из моего перезрелого селения, - отчего ты не хочешь пить, как велит тебе мать, козье молоко?" Я, стриженый мальчишка, смотрю на эту девочку с презрением. "Не думай, - говорю, - будто ты можешь меня учить", - и бью ее по руке. Меня принуждают эту девчонку считать своей сестрой, хотя она мне вовсе не сестра, я знаю это точно. Это все штучки моей матери, у которой много детей от разных кавалеров. Уже так все перепуталось, что никто и не знает, от кого он, когда и зачем был рожден. Шлюхи вообще источники всяческих недоразумений. Селение наше потом еще будет разрушено, когда сикарии спровоцируют гнев Рима. Его никогда уже не будет ни на одной карте. Там и теперь только змеи живут в развалинах, да скорпионы прячутся от палящего солнца.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Записки кавалерист-девицы
Записки кавалерист-девицы

Надежда Андреевна Дурова (1783–1866) – первая в России женщина-офицер, русская амазонка, талантливейшая писательница, загадочная личность, жившая под мужским именем.Надежда Дурова в чине поручика приняла участие в боевых действиях Отечественной войны, получила в Бородинском сражении контузию. Была адъютантом фельдмаршала М. И. Кутузова, прошла с ним до Тарутина. Участвовала в кампаниях 1813–1814 годов, отличилась при блокаде крепости Модлин, в боях при Гамбурге. За храбрость получила несколько наград, в том числе солдатский Георгиевский крест.О военных подвигах Надежды Андреевны Дуровой более или менее знают многие наши современники. Но немногим известно, что она совершила еще и героический подвиг на ниве российской литературы – ее литературная деятельность была благословлена А. С. Пушкиным, а произведениями зачитывалась просвещенная Россия тридцатых и сороковых годов XIX века. Реальная биография Надежды Дуровой, пожалуй, гораздо авантюрнее и противоречивее, чем романтическая история, изображенная в столь любимом нами фильме Эльдара Рязанова «Гусарская баллада».

Надежда Андреевна Дурова

Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза