Лансароте

Тех, кто приезжает в Фамару, ждет безрадостная картина: идея создать здесь морской курорт оказалась крайне неудачной. Вот где сильнее всего ощущается норвежское влияние. Некоторые домовладельцы с льняными волосами самоотверженно возделывают чахлые садики (хотя небо над Фамарой всегда пасмурное, здесь, как и на всем острове, не выпадает ни капли дождя); они стоят с граблями в руке и смотрят, как мы проезжаем мимо. Повсюду объявления: «Rooms to rent».[10] Кроме нашей машины, на приморском шоссе почти никого не было; услышав шум мотора, владельцы кафе с надеждой выглядывали из дверей. Правда, пляж был великолепен, – белая песчаная дуга длиной в несколько километров, но море было такое серое, такое неспокойное, что пропадало всякое желание купаться, а одним виндсерфингом месячный отпуск не заполнишь. Кругом не было слышно ни единого звука, который выдавал бы присутствие человека: ни телевизора, ни транзистора, ничего… Наполовину занесенные песком катера и яхты потихоньку ржавели.

Все это нисколько не испортило мне настроение; напротив, именно тогда я почувствовал, что начинаю любить этот остров. А вот Руди, похоже, был страшно разочарован, он чуть не плакал. «Послушай, – счел я своим долгом вмешаться, – послушай, неудивительно ведь, что тут мало народу. Погода все время пасмурная, море угрюмое… и скучища невыносимая». По единодушному решению мы повернули назад, к вулканам.

По мере того как мы спускались с гор к югу, пейзажи становились все более и более впечатляющими. Когда мы проехали развилку Тинахо, Руди захотел остановиться. Он вышел и направился на небольшую площадку на самом краю обрыва. Я подошел к нему. Он смотрел вдаль неподвижным взглядом, словно его загипнотизировали. Под нами простиралась безжизненная каменная пустыня. У подножия скалы открывалась громадная, шириной в несколько десятков метров, расселина, которая извивалась до самого горизонта, взрезая серую поверхность земной коры. Царила полная тишина. Вот таким может быть мир после своей гибели, подумал я.

А впоследствии, возможно, могло бы случиться Воскресение. Ветер и море, разъедающие горы, постепенно превратили бы их в пыль и песок; мало-памалу сформировался бы плодородный слой почвы. Появились бы растения, а затем, много позже, и животные. Но сейчас здесь были только скалы – и дорога, проложенная человеком.

Мы поехали дальше, и Руди мне объяснил, с какой целью азраилиты явились на этот остров. Сначала Филипп Лебёф собирался построить временную резиденцию для инопланетян в Швейцарии или же на Багамах – то есть в каком-нибудь налоговом раю. Но потом он случайно отправился отдыхать на Лансароте, и это открыло ему глаза. Первая встреча человека с его создателями состоялась на голой вершине Синая; вторая – в кратере потухшего вулкана Пюи-де-Дом. Третья должна состояться здесь, среди вулканов, на земле древних Атлантов.

Я принялся размышлять над услышанным. В самом деле, если в один прекрасный день инопланетяне действительно прилетят, то лучшего места для репортажа по CNN просто не найти; и все же мне трудно было в это поверить.

Солнце уже садилось, когда мы добрались до Жерии. Это узкая долина, которая вьется среди темно-лиловых, почти черных горных склонов, усеянных камнями и гравием. За несколько веков жители острова выкопали в гравии ямки, насобирали камней и построили из них полукруглые стены для защиты от ветра. В каждой такой ямке они посадили виноградную лозу. Вулканический гравий очень плодороден, солнце светит вовсю; из этого винограда получается ароматное мускатное вино. Упорство, которое потребовалось для такой гигантской работы, поистине поразительно. Рождение Лансароте было чудовищной геологической катастрофой; но здесь, в этой долине, на площади в несколько квадратных километров, перед нами предстала искусственная природа, воссозданная на пользу человеку. Я предложил Руди сфотографировать виноградник, но его это не заинтересовало. Впрочем, его как будто вообще ничто не интересовало; я подумал, что с ним неладно. Однако он все же согласился зайти со мной в дегустационный погребок.

– Завтра мы могли бы предложить немкам составить нам компанию… – как бы между прочим сказал я, держа в руке бокал муската.

– Каким немкам?

– Пэм и Барбаре.

Он озадаченно наморщил лоб, очевидно, с трудом припоминая, кто это такие.

– Что ж, почему бы и нет, – ответил он наконец, но потом спросил: – А разве они не лесбиянки?

– Ну и что? – горячо возразил я. – Бывают очень милые лесбиянки… Иногда бывают.

Он пожал плечами: ему было глубоко наплевать. Когда мы вернулись в отель, уже стемнело. Руди сразу отправился спать; сказал, что не голоден и не пойдет на ужин. Просил его извинить, ему было неловко, наверно, он просто устал, и все такое. И я один пошел в ресторан, на поиски Пэм и Барбары.

глава 7