Лаокоон, или О границах живописи и поэзии

Вся ее особа сделана на диво,
Как будто бы кистью творца-чародея:
Косы белокурой длинные извивы
Чистого злата и ярче и светлее;
Разлиты по щечке нежной и красивой
Смешанные краски розы и лилеи.
Слоновою костью чело отливало,
Очерчено в меру, ни крупно, ни мало,
Из-под черных бровей тончайшей аркады
Два глаза, вернее, два солнца блистают,
Скупых на ласку, хоть щедрых на взгляды,
А вкруг них шаловливо Амур летает,
Рассеивая стрелы, все полные яда,
И у всех на глазах сердца уловляет.
А носик, нисходящий к щекам румяным,
И зависть сама не укорит изъяном.
Промежду двух ямок в укромном местечке
Рот кистью природы расцвечен сугубо.
Там пред нами две узких жемчужных речки
То откроют, то скроют прелестные губы,
Оттуда текут учтивые словечки,
Что нрав умягчат самый злой и грубый,
И там же родятся те сладкие смехи,
Что сводят на землю райские утехи.
Млечное лоно под шейкой белоснежной.
Округлое горло над грудью широкой.
Два яблока крепких, как из кости нежной,
Восходят и нисходят волной высокой,
Словно вьется ветер над гладью безбрежной.
Прочего не видит сам Аргус стоокий;
Но следует думать, что так же исправно
Все то, что скрыто, как и то, что явно.
Отточены руки по мерке единой,
И можно дивиться каждую минуту
Форме той кисти, неширокой и длинной,
Где нету бугорочка, ни жилки вздутой.
А внизу, под дивной царственной картиной,
Округлая ножка вздымается круто.
Ангельские формы, что небо послало,
Не в силах таить ни одно покрывало¹²⁴

.