Лапландия. Карелия. Россия

Единственный трезвый матрос перевез меня через пе­нившийся прибой на берег; оставив тут мои немногие по­житки, я отправился тотчас же отыскивать рыбачий при­тон, находившийся, как мне сказали, верстах в восьми от этого места. Больной, утомленный, я употребил на этот пе­реход более половины дня и наконец добрался до двух жал­ких лачуг. Здесь, сколько я ни упрашивал рыбаков сходить за оставленными на берегу вещами, обещая им за это при­личное вознаграждение, они ни за что не хотели оказать мне эту маловажную услугу. Возмущенный таким бесчело­вечием, я отправился за ними сам и уже ночью возвратился в одну из лачуг, в которой мне отвели какой-то скверный чулан. От чрезмерного напряжения лихорадка усилилась, и я пролежал целых трое суток почти в совершенном беспа­мятстве; когда же пришел в себя, то узнал, что все суда ушли уже в море. Рыбаки собирались также оставить это место, а потому я и стал просить их не покидать меня одно­го, больного и беспомощного, на пустынном берегу, а отвез­ти в деревню Куя, находившуюся в 22 верстах. Казалось, что просьбы мои тронули их, но когда зашла речь о вознаг­раждении, то они решительно объявили, что не могут взять менее ста рублей ассигнациями, потому что теперь самое благоприятное время для рыбной ловли. Это требование превышало мои средства, и мне поневоле приходилось оста­ваться и ждать, что пошлет судьба моя.

Возмутительное бесчеловечие рыбаков и беспомощность моего положения не могли не иметь весьма вредного влия­ния на болезнь мою. Я снова впал в бредовое состояние, мне все казалось, будто я окружен разбойниками, и часто бро­сался из угла в угол, стараясь спрятаться от их преследова­ния. Наконец и темный чулан мой показался мне небезо­пасным, и я ушел в лес. Узкая тропинка привела меня к ручейку, осененному зелеными березами и цветущим боя­рышником. Красота этого места пробудила во мне созна­ние, я лег на траву и слушал пение птиц, вдыхал в себя запах цветов. Сначала голова моя была так тяжела, что кружилась сильно при каждой попытке приподнять ее, но затем мне становилось все легче и легче. Удивленный та­ким внезапным поправлением, я напал было на страшную мысль, что сошел с ума; вскоре заметил, однако ж, что ли­хорадочный жар продолжается еще. Он и некоторые другие припадки привели меня, наконец, к заключению, что бо­лезнь моя — чисто катаральная лихорадка. Открытие это успокоило меня вполне, и я решил тотчас же возвратиться в рыбачью хижину и приняться за лечение потогонным питьем. Подходя к ней, увидел я у входа двух солдат, при­стально глядевших на меня. Я спросил, куда они идут; они ответили грубо, что куйский таможенный начальник при­слал их сюда пересмотреть мои пожитки. Я согласился на осмотр без всякого сопротивления, дал даже им на водку. Мне хотелось уговорить их отвезти меня в Кую, зная, впро­чем, что корыстолюбивые рыбаки, если только догадаются, употребят все, чтобы помешать этому, потому что через то лишились бы наперед рассчитанной прибыли. И в самом деле, они бродили около меня, подобно жадным волкам, и навострили уши, стараясь подслушать мой разговор с сол­датами. Сначала солдаты смотрели на меня очень недовер­чиво, но мой паспорт убедил их, наконец, что я русский подданный и чиновник, едущий по делам службы. Это от­крытие и то, что я чиновник, да еще не меньший их соб­ственного начальника, порешили все — они взяли меня в свою лодку и привезли в Кую за весьма умеренную плату. Прибыв сюда, они отвели меня прямо к таможенному чи­новнику и отрапортовали, что у меня не нашлось не только контрабанды, но и никаких других вещей, кроме несколь­ких книг. За сим я передал чиновнику мое положение и все, что вытерпел. Мой рассказ и продолжавшаяся еще ли­хорадка подействовали на него так, что он принял во мне искреннее участие: сам отыскал мне покойное помещение, позаботился и о надлежащем уходе. По счастью, у него были еще потогонные и другие простые лекарственные средства, употребление которых вскоре избавило меня от лихорадки, оставалась только страшная слабость. Когда же через не­сколько дней я оправился так, что можно было уже думать об объезде, в довершение своего доброго дела таможенный чиновник снарядил шлюпку и отправил меня в Архангельск в сопровождении четырех солдат. Тем и кончилось, без вся­кой пользы для науки, мое жалкое путешествие в терскую Лапландию.