Лапландия. Карелия. Россия

Возвратясь домой, я тотчас же потребовал лошадей и через час был уже на дороге в Ижемск. Это большое селе­ние при реке Ижме в расстоянии 100 верст к югу от Усть-Цыльмы, заселенное зырянами. Мне восхваляли это селе­ние за его гостеприимство, но как же был я удивлен, когда по приезде охотою никто не хотел впустить меня в избу, и я должен был прибегнуть к жившему здесь чиновнику. По прочтении моих бумаг он силой отвел мне квартиру у одно­го из жителей. Эта неприязненность добродушных зырян тотчас же навела меня на мысль, что слух о моих зловред­ных качествах дошел и до Ижемска; так оно и было. В тот же день вышеупомянутый чиновник (по счастью, человек вовсе без предрассудков) пригласил меня посмотреть, как нечистый проказничает в избе одного бедного зырянина. Я с удовольствием пошел с ним не столько для забавы, сколь­ко в надежде как-нибудь разубедить суеверную толпу на мой счет. Перед избой мы нашли кучу народа и в середине священника в облачении и с крестом в руке. Священник подошел к нам и в ужасе начал рассказывать о том, что ночью происходило в избе этой. Малица и оленья шкура слетели сами собой с печи, невидимая рука бросила ножни­цы с такой силой, что они воткнулись в стену, ведро с во­дой качалось и т.д. Зыряне полагали, что все это мои про­делки, в чем убедило их еще более уверение одного из жи­телей, что ему удалось видеть мои руки и ноги, и что они у меня кованные из железа. Чтоб разубедить толпу, я вошел вместе с чиновником в избу и принялся разведывать самомалейшие подробности ночного происшествия. После мно­гих расспросов мы открыли, что большая часть чудес про­изведена была сумасшедшим; он спал на печке, прикрыв­шись малицей и оленьей шкурой, которые и пошвырял, когда ему стало слишком жарко. Весьма вероятно, что им же были брошены и как-нибудь помешавшие ему ножни­цы, которые хозяйка, по ее собственному признанию, забы­ла на печи накануне вечером. Ведро же стояло на отстав­шей половице, приходившей в движение, как только кто-нибудь ступал на нее.

И такие-то безделицы взволновали большую часть на­селения Ижемска, заставили священника целую ночь чи­тать в избе молитвы об избавлении от проделок нечистого. Как ни было удовлетворительно наше объяснение всего слу­чившегося, оно не рассеяло, однако ж, предубеждения про­тив меня. Как ни отстаивали меня чиновник, его жена и некоторые из значительных жителей селения, большинство все-таки смотрело на меня, как на колдуна и богоотступни­ка. Несмотря на то, все время долгой беспутицы я мог спо­койно продолжать в Ижемске свои занятия. Здесь я изучал ижемское наречие самоедского языка и зырянский язык. Кроме того, мне хотелось составить себе понятие о нацио­нальных особенностях зырян, но для этого здесь было слиш­ком мало данных, потому что ижемские зыряне приняли уже почти вполне религию и нравы, и образ жизни русско­го населения. Во всяком, однако ж, случае основные черты зырянского национального характера обнаруживают несом­ненное сродство с характером финнов и целого финского племени, к которому принадлежат и зыряне. Из хороших качеств зырянам приписываются по преимуществу рассу­дительность, прямота, степенность, добродушие, честность и верность; из дурных — хитрость, подозрительность и за­висть. Не совсем похвальная еще черта, зависящая, впро­чем, не столько от национального характера, сколько от весьма низкой степени цивилизации, — это то, что мужчи­на взваливает на женщину, что следовало бы делать само­му, что даже на собственную жену он смотрит, как на рабу. Как мало уважает зырянин женщину, видно уже из отно­шений жениха к невесте в день брака. Она должна в при­сутствии всех гостей пропеть песню, которой со слезами и

поклонами умоляет жениха смиловаться над ее беззащит­ным положением и сделать ее своей законной женой. Нет никакого сомнения, что этим намекается невесте, что она не должна слишком гордиться тем, что жених ищет руки ее, что она все-таки должна быть покорной рабой его. То же значение имеет и обычай, по которому после венчания мо­лодая должна раздевать своего мужа. Кроме того, при зы­рянской свадьбе много еще других обычаев и обрядов, сви­детельствующих о рабстве и глубоком унижении женщин; вместо них я приведу здесь две свадебные песни, которые поются невестой и ее подругами.

1

«Отняли у меня мою волюшку, отняли ретивое сердечушко, повязали молодую головушку, подобрали кудри зо­лотистые, повели за концы пальчиков. Ты, вскормивший меня батюшка, вынянчившая матушка, ясный сокол бра­тец мой, сестра милая, добрый дядюшка, добрая тетушка, захотели, порешили вы, чтобы я покинула сторонушку ро­димую.