Лапландия. Карелия. Россия

Все рассказы рыбака были подобного содержания. Все­гда описывал он чудесные подвиги славных шаманов и в особенности способность древних шаманов принимать вся­кий образ, какой захотят. Такое верование в эту способ­ность шаманов было повсеместно распространено в Фин­ляндии и в Лапландии и до сих пор еще не совсем искоре­нено из головы лапландцев. По крайней мере в нашей Фин­ской Лапландии уверяют, что в русских деревнях живут шаманы, которые, подобно Торагасу и Пэйвио, могут при­нимать на себя по желанию образ оленей, медведей, вол­ков, рыб, птиц и т.д. В таком превращении шаман называ­ется у лапландцев Вироладш, у финнов — Виролайнен, что по-настоящему означает просто эстонца. Рыбак спел мне финскую песню, где было очень много подобных пре­вращений. Так как эта песня совсем без связи, то я просто расскажу ее содержание. Волшебник именем К а р к и а с жалуется на убыток, который терпит его родина, ибо Торагас чарами своими перегнал оттуда всех диких оленей в Киттила. За этой жалобой следует описание того срама, который Каркиас сам вытерпел от злого врага («onda owan») своего Торагаса, который изрубил его и бросил в озеро. Там Каркиас ожил и несколько лет жил в немного изме­ненном виде под печенью одной щуки. Потом Торагас пой­мал эту щуку и вместе с Каркиасом держал ее три года в своем амбаре. Освободясь оттуда, начал было Каркиас хо­дить в человеческом образе, но Торагас поймал его на охо­те и в другой раз убил. Далее Каркиас снова оживает, но, как кажется, живет в могиле и тут начинает горевать о сыне своем. Лишь только выговорил он тоску свою по сыну, как сын прилетает к нему в виде тетерева-глухаря. Доса­дуя, что сын равняется с ним в искусстве колдовать, Кар­киас начинает ругать его, сын улетает. Тогда отец превра­щается в нырка-гоголя (Quakerente, Fuligula clangula), преследует сына, догоняет и приводит к себе назад. Затем следует ужасная брань отца с сыном, и песня заключается тем, что сын навсегда покидает отца.

Я записал все песни и рассказы рыбака и за то так щедро потчевал его табаком и водкой, что рыбак крепко полюбил меня и звал к себе в Киттила. Там обещал он рассказать мне кучу чудесных повестей и, сверх того, по­казать сейту, принадлежавшего Пэйвио. «Этот сейта, — говорил он с таинственной торжественностью, — ест лю­дей, но ты не бойся, при мне он ничего тебе не сделает худого». При всем уважении к собственному могуществу принимал он Бланка и меня тоже за чародеев. Орудия, которыми Бланк ловил насекомых, и ножницы его ка­зались ему чем-то волшебным, а когда я прочитывал запи­санное мною на бумажке заклинание, то он, увидя зачерк­нутое место, указал на него, говоря: «Смотри, вот тут-то вся сила!». Рыбак этот родом был лопарь, детство провел в Финляндии и там лишился сознания своей народности и с ним вместе всякого человеческого достоинства. В существе его обнаруживалась трусость, лицемерное смирение, хит­рость, корыстолюбие и многие другие способности, так легко развивающиеся у людей угнетенных. Он был отмен­но искусен в торговом ремесле. Мы купили у него несколько свежих форелеобразных рыб, которых он называл хариу­сами (Aeschen) и за которых он взял столько, сколько сам назначил. Обрадовавшись нашей щедрой плате, вытащил он из вонючего кошеля своего два сушеных хариуса, по­крытых всякой нечистотой, и попросил за них почти ту же цену, какую взял за свежую рыбу. Мы и в этом удов­летворили его желание; тогда стал он собирать остатки последнего своего обеда, состоявшего из гусиных лапок, и предложил нам купить их; когда и эта продажа удалась ему, он с радость воскликнул: «Кто бы мог подумать, что здесь, на Ивалойоки, я так прибыльно буду торговать!». Между тем сын его собственной нашей смазкой намазал сапоги наши, и хотя труд его щедро окупался подаренны­ми ему деньгами, книгами, хлебом и проч., но когда мы садились в лодку, рыбак торопливо кричал нам: «Смазка не заплачена, смазка не заплачена!». Когда же мы и за это заплатили и воображали, что совершенно удовлетворили всем его желаниям и требованиям, то попросил он еще рюмку водки на придачу.

Дальнейший путь вниз по реке Ивало был замечате­лен величавостью окрестной природы; не успели мы поте­рять из виду бездомного нашего хозяина, как шум и гро­хот ревущих порогов поразил слух наш и не переставал раздаваться целых три дня и три ночи. Эти пороги были чрезвычайно опасны, но нам не было другого выхода, и должно было отважно бросаться в кипящие волны, угро­жающие на каждом шагу величайшей опасностью. Масса воды Ивало хотя не слишком велика, но слишком доста­точна для поглощения нашей маленькой лодки. Мы долж­ны были беспрестанно сдерживать лодку длинными шес­тами (lärlingar), иначе могла она силой порога удариться о скалы и огромные камни, нас окружающие. Весь день заняты мы были этой трудной работой, ночь же проводили около разложенного огня. Нигде не было крова головам нашим, целые восемь дней жили мы под открытым небом, постоянно терпя проливной дождь и пасмурную, холод­ную погоду.