Лапник на правую сторону

– Нет, – покачала Соня головой.

– Понятненько, – раздельно произнесла Дуся, и выдохнула еще одно колечко. Понятненько ей, в сущности, пока еще ничего не было, но она рассчитывала во всей этой бредятине разобраться.

Глава 22

В Калуге их ждали. Дуся еще мотор не успела заглушить, а люди в белых халатах уже переложили Вольского на каталку, и теперь бежали по гулким ночным коридорам к дверям с табличкой “Реанимация. Посторонним вход воспрещен”.

Соня села на порожек машины и заплакала. Только теперь она поверила, что им сказочно повезло, что все хорошо, что Вольский жив, и если ей повезет еще раз (теперь уж это плевое дело), будет жить долго и счастливо. Она сидела, размазывая слезы по щекам, пока кто-то не догадался накинуть ей на плечи свитер и отвести в ординаторскую, где пламенная Слободская уже пила чай и рассказывала, как они попади по дороге в аварию.

У Сони зазвонил мобильный, она тихо алекнула. Звонила мать из Америки. Она только что вернулась из похода по магазинам, и жажадала сейчас же рассказать Соне, каких замечательных подарков накупила родственникам и знакомым к Рождеству.

– Извини, – оборвала ее Соня на полуслове – Я очень устала, ничего сейчас не понимаю. Перезвони мне позже, а?

– Конечно, – ответила мать (Соня просто таки увидела, как та обиженно поджимает губы ) – На меня никогда нет времени, то ты устала, то занята… Ты всегда была очень невнимательным человеком!

Было семь утра, среда.

К следующему понедельнику Сонина жизнь вошла в обычное русло. Она ездила на дежурства, потом – к частным клиентам: делать уколы, ставить капельницы. Потом – домой, отсыпаться. Вольского она больше не видела. Знала только, что в Калуге он быстро пришел в себя, и уже на другой день его перевезли в Москву.

Позвонил Валерка Драгунский, подбивший Соню на всю эту авантюру с Заложным, попросил заехать за гонораром. Между делом сказал, что Вольский проходит у них в клинике курс реабилитации, чувствует себя превосходно, рвется на работу, и врачи все от него стонут. Что с ним тогда в Заложном случилось, отчего меценат и благодетель ни с того ни с сего впал в кому, так никто и не понял. Вот, собственно и все. Как будто ничего не было. Правда, еще через пару дней прорезался личный доктор Вольского, очаровательный Борис Николаевич. Приехал к Соне в больницу, с букетом, конфетами и тысячей благодарностей. Выглядел он не то, чтобы плохо, просто не такой был благостный, как при первой встрече, не такой холеный. Как бы с лица несколько спал доктор. В уголках рта залегла нехорошая желтизна, барабанит нервно пальцами по столу, а в глазах тоска, как у больной собаки.

Вручив Соне цветы и конфеты, доктор Кравченко рассказал, как в славном городе Заложное отошел от машины за сигаретами, да и выпал из времени и пространства почти на двое суток. Лишь наутро утро третьего дня он пришел в себя на пустынном шоссе, по которому потом еще несколько часов шел на ватных ногах, пока не подобрал Бориса Николаевича сердобольный водитель —дальнобойщик. Оказалось, доктор находится от Заложного в восьмидесяти километрах. Кроме шишки на затылке, повреждений никаких у него не обнаружилось. Зато пропали из карманов все деньги, документы и кредитные карточки. Доктор Кравченко предполагал, что по дороге к табачному ларьку какие-то негодяи стукнули его по голове, накачали клофеллином, после завезли черт знает куда, обобрали, и выкинули из машины.

Когда Борис Николаевич ушел, Соня вздохнула с облегчением. Не хотела она видеть личного доктора Вольского, не хотела слушать его дикие истории, не хотела душу травить. Всю неделю она добросовестно пыталась выбросить и Вольского и все, с ним связанное, из головы.

В выходные Соня устроила генеральную уборку, и, разбирая старые газеты, наткнулась на фотографию Вольского. На фото он играл в шахматы с каким-то министром. Министр хмурился и почесывал пузико, выглядывавшее из-под мятой ковбойки. Такой снимок из семейного альбома. Старые приятели культурно проводят досуг. Соня попыталась представить себе, чем еще министры и бизнесмены на досуге занимаются, и как-то очень ясно поняла, что все кончилось.

Она полтора часа рыдала в ванной, а потом решила жить дальше, как ни в чем не бывало.

Но жить, как ни в чем не бывало, не получалось. Лежа по ночам без сна, Соня все вспоминала, как Вольский прижимался губами к ее ладони, как она гладила его по взъерошенным волосам… Потом он лежал поперек кровать, невидящими глазами смотрел в потолок, и Соня просила: “Только не он, только не сейчас…” Она просила, чтобы Вольский остался жить, и он остался. И жил теперь своей обычной жизнью, в которой Соне не было места.