Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце

«Сладкая жизнь», - красуется на прозрачном окошке. Крышка из оранжевого картона. Продолговатой прямоугольной формы. С обрывком красной ленты на уголке.

Сердце камнем падает вниз, разбиваясь на осколки.

Я осознаю, что было в этой коробке.

Апельсин, орехи, миндальная мука… Чертовы макаруны!

Вспоминаю женщину, для которой сделала доставку. И мозг сам проводит параллель с гостьей Воскресенского. Пазл складывается в жуткую картинку, от которой я едва не задыхаюсь, будто наяву ощутив приступ анафиклактического шока. Я не понаслышке знаю, что это такое.

Ребра ломаются острыми краями внутрь, разрывая органы. Потому что коробка… пустая.

- Господи, малышки, - вскрикнув, бросаю мусор и со всех ног мчусь обратно в гостиную.

Глава 12

Все как в ускоренной съемке – и невозможно нажать на паузу. От страха не разбираю пути. Окружающий интерьер плывет и смазывается, как в тумане. Не замечаю, в какой момент я сталкиваюсь с Матвеем – и, больно ударившись о него плечом, отлетаю от бугая, как теннисный мячик.

- Ты быстро, - мямлю вибрирующим голосом и тут же огибаю его, стремительно шагая дальше.

- Да охраны на парковке не было. Оставил все в машине – и вернулся, - спешит за мной. – А ты чего такая взвинченная? Что случилось?

- Надеюсь, пока ничего, - хватаю свою сумку и в одно мгновение пересекаю кухню. - А сам Воскресенский где? – оборачиваюсь на миг.

- Не видел его, - разбивает последнюю надежду. – Только гости какие-то выходили.

Не понимаю, почему в День рождения дочек папа пропадает где-то весь вечер? Занят чем угодно, только не малышками. А ведь они могут попасть в беду. Если не уже…

- Черт, - запыхавшись, выдавливаю из себя с трудом и болью.

В отчаянии ругаю Воскресенского, который так необходим сейчас собственным детям. Ведь только он знает, насколько все серьезно и что делать.

Злюсь на себя тоже. Потому что могла задержаться в зале. Или украдкой присматривать за девчушками из кухни. Дождаться, пока вернется их отец. Знала же, что Инна невнимательная и равнодушная! Предчувствовала нечто плохое. И не поверила себе.

Казалось бы, мы абсолютно чужие с Машей и Ксюшей, но мне так страшно сейчас, словно они мои плоть и кровь. А тело само ведет меня к ним, как если бы между нами была связь.

В груди колет от бега и нервов, дыхание сбивается. Но я не останавливаюсь ни на секунду. Потому что в поле моего зрения, наконец-то, появляются яркие солнышки. Сидят за столом там же, где я их оставила. Смеются, забирают что-то друг у друга.

Почти выдыхаю с облегчением, но замечаю в их ручках оранжевые макаруны. За них они и дерутся. А потом… запихивают в ротики. И смахивают с пышных юбочек крошки, а они забились между воланами.

- Нет, не надо, - подскакиваю к ним, забираю проклятые сладости из ладошек, кидаю на пол. - Все-таки попробовали? – с ужасом смотрю на измазанные ротики.

Кивают растерянно, крепко стиснув губки.

- Плюйте. Немедленно! – приказываю и подаю салфетки.

Девочки вздрагивают, кривятся – и готовы расплакаться. От паники я ненароком напугала их. И опасный десерт они упорно не выплевывают. Неизвестно, сколько съели до моего прихода. Никто же не следил.

- Мэт, вызывай скорую, - отчаявшись, прошу шефа. И он без лишних вопросов исполняет мою просьбу. Шустро набирает номер. - Лучше перестрахуемся. Потому что если начнется… - сглатываю колючий ком, который царапает и рвет горло. – Не дай бог не успеть, - чуть не плачу.

Возвращаю все внимание к расстроенным детям. Они наивно хлопают ресницами, изучают меня, а в глазках поблескивает разочарование.

Так! Вдох!

Это всего лишь дети. Они многого не понимают. И я обязана найти к ним подход. Силой и приказами ничего не добиться.

- Малышки, послушайте меня, - поглаживаю их липкие ладошки. – Вам же бывало плохо от какой-то неправильной еды? – помедлив, опускают ресницы. Соглашаются. А у меня внутри все скучивается в морской узел. – Так вот. Это были вредные сладости, - указываю на макаруны. - Вам придется выплюнуть то, что вы скушали. Так нужно.

Маша и Ксюша переглядываются, будто мысленно совещаясь, верить ли мне.

- Я желаю вам только добра, - убедительно произношу и иду на запрещенный прием: - Вы же сами называете меня мамой. А маму надо слушаться.

Тактика срабатывает – и в следующую секунду на салфетке оказываются крошки печенья-безе, смешанные со слюной.

Уже легче.

- Папа говолит, дома нам все можно, - бубнит одна, а вторая активно кивает, подтверждая слова сестры.

Дико хочется придушить Воскресенского. Даже на расстоянии он мешает мне. Спасать его же дочек!

- Прополоскайте рот, - даю им стакан минералки. И еще один, пустой, куда малышки сплевывают окрасившуюся жидкость.

- Вледные? – повторяет Маша.

- От плохой тети? – хмурится Ксюша.

Заставляю их прополоскать ротики еще раз. Умываю лица минералкой. Прямо здесь, за столом. Нет времени бегать по дому в поисках ванной.

Вокруг собираются гости, которые еще не успели увести своих детей. Уточняют, что случилось. И, к моему удивлению, позволяют мне дальше возиться с девочками. Странно, что они мне доверяют.