Лара

Похожая на всех участь не обошла стороной и Лару. Когда ей исполнилось два годика, отец, полный энтузиазма, отправился на «большую землю» за большими деньгами. И, само собой, назад уже не вернулся. Остались они вдвоём с мамой Люсей. Та первое время искренне старалась как-то справиться в одиночку с хозяйством, но через три года сдалась. Лара, которую давно перестали называть полным именем Лариса, помнила тот момент, когда из мамы будто разом, в одно мгновенье ушла жизнь. Девочка ощутила это физически – словно разряд электричества жгучей волной прошёлся по щуплому тельцу Лары – это мамина душа последний раз вспыхнула, чтобы уже навсегда погаснуть. Постороннему человеку могло казаться, что мама Люся продолжает жить – она передвигалась на двух ногах, месила руками тесто, доила козу, собирала в курятнике у наседок яйца… Но всё это происходило механически, как мерцание звезды, продолжающей светиться на ночном небе, но на самом деле уже давно мёртвой. То посреди приготовления теста, опустив загорелые руки в муку, мама вдруг замирала, превращаясь на целую минуту в безжизненную восковую фигуру, то, наклонившись над козой, застывала надолго в такой позе, не на шутку пугая животное. Ещё через полгода мама почти перестала готовить, перестала сажать лук и картошку; даже коза однажды куда-то ушла и, как отец, не вернулась. Мама начала всерьёз прикладываться к спиртному и меняться в лице. В доме у Павловых перестали звучать тягучие переливы печальных песен, сменившись пьяными криками. Генератор у Степана окончательно вышел из строя, да и сам бывший участковый слёг после инсульта и спустя четыре месяца тихо, так что даже поняли это только на третий день, покинул Синие Раки, отправившись в лучший из всех миров.

Лару спасла бабушка. Если бы не она, то неизвестно, чем закончилась бы её жизнь, так и не успев толком начаться. Девочка всегда знала о её существовании, но никогда раньше не видела, по крайней мере, не помнила ни её лица, ни её присутствия в доме. Знала только, что она есть, что зовут её Роза и что живёт она одна, в избушке, затерянной где-то глубоко в лесной чаще, на границе бескрайних топей. Дорогу к ней ведали несколько человек из деревни. И если в какой-то из семей случалось несчастье – будь то человеческая болезнь, неурожай или внезапный падёж скота, – то сию же минуту снаряжали в чащу гонца. Бабушку Розу все считали колдуньей, имя её произносили шёпотом, очень боялись и, может быть, даже недолюбливали из-за зависти к её непохожести на них самих, убогих, заточённых в этот лесной загон и бессильных самостоятельно изменить судьбу. Но, несмотря на хаос противоречивых чувств, за исцелением и избавлением от несчастий шли не к доктору, а именно к ней. Приносили ей яйца, сахар, соль, баночку мёда или упаковку редкого в этих местах индийского чая. И бабушка в большинстве случаев помогала – то травкой какой целебной, то заговором, а то просто советом. Но любить бабу Розу от этого всё равно никто не спешил – считали, что так оно, в общем-то, наверное, и должно быть.

Единственный раз за последние пятнадцать лет бабушка собственной персоной явилась в Синие Раки. Явилась, чтобы забрать с собой Лару. Пришла рано утром, часа в четыре, пока напившуюся в хлам мамашу не смог бы разбудить даже набат. Её фигура выросла в дверном проёме. С тыла женщину освещал яркий, малиново-золотистый рассвет, лучами расходившийся из-за спины и взбудораживший сонмы суетливых пылинок. Лара сразу поняла, что за человек явился за ней этим особенным утром, хотя черты лица совсем не угадывались из-за контраста. Лара молча спрыгнула со своей кровати, одела лёгкое платье, повязала косынку и, не обувшись, пошла следом за бабой Розой. Босые детские ножки, обветренные до самых колен, покрывались мурашками от холодной росы. Но горячая ладонь, крепко обнимавшая Ларину ручку, согревала всё её нутро, словно печка. Лара знала, что с этого дня жизнь её изменится раз и навсегда, знала, что теперь ей на долгие годы не грозят никакие беды, что отныне она в надёжных руках. Пока шли они с бабушкой по мшистым тропинкам, вдыхая терпкие ароматы дремучего леса, Лара словно вырастала вверх и вширь, становясь огромной, сливаясь с травой и вековыми деревьями, поросшими паутиной, с птичьим гомоном, с комариным звоном, с трубным голосом исходившего паром лося, со скрипом истекавшей тёмно-янтарной смолой сосны. Сколько они так шли – невозможно было измерить. Три часа? Три дня? Три века? Сердце Лары бурлило, готовое взорваться от переизбытка истинной жизни, не такой, как в тесных домиках оставленной позади деревни. Здесь всё виделось настоящим, пришедшим из вечности и устремлённым в самые тайные уголки вселенной.

Когда они наконец достигли бабушкиной избушки, Ларе показалось, что она прожила целую жизнь, хотя за всё это время никем из этой удивительной пары не было произнесено ни слова.