Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская

Борис Леонидович сказал Косте, что к следующему посещению он примет твердое решение о месте своего захоронения. Тогда же Пастернак просил Костю, чтобы тот пришел вместе с Комой для разбора его рукописей и писем. Важные он хотел отобрать для передачи мне, а остальные уничтожить.

— Видишь ли, — говорил мне Боря, — после «Живаго» все будто взбесились: стали издавать всякую чепуху, которую я в молодости по глупости и из тщеславия насочинял. Рукописи и письма надо освободить от шелухи.

Никому из окружения Большой дачи Боря свой архив не доверял, а Зинаиде запрещал даже убираться в его комнате. Боря практически прекратил общение с Евгением после предательства в нобелевские дни. Потому разбирать архив Пастернак позвал только Костю и Кому, чтобы они лично передали в мои руки то, что он решит сохранить.

12 мая состояние Бориса Леонидовича улучшилось, о чем нам сообщила медсестра. Но Костю и Кому с этого дня на Большую дачу больше не допускали. Костя сказал мне, что, видимо, органы поручили кому-то из окружения Дачи уговорить Пастернака через них передать завещание для Ивинской, так как якобы ни Кости, ни Комы нет в Москве. Боря, зная о трагическом исходе своей болезни, попался на эту хитрость и передал завещание.

Я думала, что по указанию органов уговорить его могли или Леня, или Нина Табидзе. Уже много позже, в 1976 году, после убийства Кости Богатырева, неожиданно позвонил мне Леня и подтвердил мои опасения. 28 мая медсестра передала, что Борис Леонидович ждет меня завтра, чтобы увидеть и что-то передать. Когда я пришла к забору Большой дачи, то все было закрыто, а невдалеке стояла какая-то машина, где сидели молодые люди в одинаковых плащах.

В 1994 году мы говорили с Ольгой Всеволодовной о недавно вышедшей книге воспоминаний Зинаиды Николаевны, а перед тем обсуждали свидетельства, опубликованные в сборнике воспоминаний о Пастернаке, изданном в 1993 году. Ивинская тогда сказала:

— Уже прошло тридцать лет и три года, как в старой сказке, со дня смерти Бори, но никто из родни или завсегдатаев Большой дачи не смог написать так нужную властям фразу: «Борис Пастернак умер внезапно и потому не успел написать завещания» [288].

В биографии Пастернака, сочиненной Евгением Борисовичем, читаем:

Вечером 30 мая он ясным голосом вызвал нас с братом, чтобы проститься. Он сказал, что закон защитит нас как законных наследников, и просил оставаться совершенно безучастными к другой, незаконной части его существования — к его заграничным делам [289].

Что на самом деле говорил Пастернак о советской законности, ясно из его письма к Жаклин во Францию от 30 марта 1959 года: «Скажите, на что реальное, логичное, вообразимое можно рассчитывать, можно ли бороться в этом враждебном мире всеобщего бешенства и озверения?»

Из воспоминаний Зинаиды Николаевны: