Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская

К вопросу о пьесе «Слепая красавица», которую упомянул Евгений Борисович в интервью американской газете. По этому вопросу его не интересует суть дела, состоящая в том, что Пастернак только Ивинской доверил хранение и распоряжение этой пьесой, о чем было написано в его завещании. Ни Зинаиде, ни Евгению рукопись пьесы Пастернак не хотел оставлять. КГБ выдал Ивинской в 1970 году официальную справку: «Подлинная авторская рукопись Б. Пастернака „Слепая красавица“, принадлежащая О. В. Ивинской, находится на хранении в ЦГАЛИ»!

Парадоксально, но Евгений Борисович считает главным то, кто принес рукопись к Ольге Всеволодовне, а не то, кому завещал Борис Пастернак свои рукописи. Митя по этому поводу сказал:

— Все же как он примитивен и озлоблен! Мама 23 апреля 1960 года была в Измалкове, когда Борис Леонидович утром пришел на последнюю встречу. Он говорил о завещании и оставил маме рукопись пьесы «Слепая красавица». Об этом субботнем дне 23 апреля 1960 года, когда Пастернак приходил в Измалково, пишет и Зоя Масленикова в своих воспоминаниях. В дневнике болезни Пастернак сам сделал запись вечером 23 апреля 1960 года после посещения мамы в Измалкове: «Я сегодня устал и мне придется прилечь».

Хорошим комментарием к утверждению Евгения Борисовича о том, что «отец в это время (то есть 23 апреля. — Б. М.) уже лежал и не мог вставать с постели», служит запись Пастернака в дневнике от 27 апреля: «Мне несколько лучше. Позже я встану и пойду звонить. Мне сделали кардиограмму. Ничего особенного и тревожного она не показывает».

Только 30 апреля Пастернак записывает в дневнике: «Я переехал на первый этаж и велел поставить мою кровать в рабочей комнате. Подниматься по лестнице стоит мне многих сил. Какая весна за окном! <…> Мы купили новую машину „Волгу“».

— Для всякого трезвомыслящего человека это означает, — отметил Митя, — что Пастернак до 30 апреля не только мог вставать с постели, но и ходил самостоятельно. Звонить он мог только уходя к соседу или в Дом творчества, так как на Большой даче при жизни Пастернака телефона никогда не было [332].

Остановимся подробнее на теме «Пастернак и Сталин». Ивинская посвятила этой теме вторую часть своей книги «Поэт и царь». В нее вошли 24 небольшие главы, повествующие об этой «таинственной» (слова Пастернака) теме. Во введении Ольга Всеволодовна пишет:

За 14 лет нашей близости Борис Леонидович много раз по различным поводам говорил и писал о Сталине. <…> Особенно часто обращался к этому в 1956 году, после вызова в Прокуратуру СССР по поводу посмертной реабилитации Мейерхольда. <…> Тогда Борис Леонидович написал, что Мейерхольд был более советским человеком, чем он, Пастернак [333].

Тема Сталина возникла вновь в дни травли Пастернака за Нобелевскую премию. В своей книге, в главе «У вождя», Ивинская передает рассказ Пастернака: