Ларец

Времени на захоронку, впрочем, хватало. Всадники спешились, первый, с белоснежною косицей, взлез на камень. Но прежде чем его перестанет быть видно сверху, пройдет не так мало времени. А еще больше пройдет его, покуда забирающиеся невидимы.

Сулея давно уж исчезла под большим куском камня, когда прямо под ногами Параши появилась голова Филиппа – а вить первый полез отец Модест. Тот, впрочем, вылез почти вслед за ним – на другой стороне площадки.

– Венедиктов, он развернут в другой мир, – Нелли опережающе подняла руку. – Тело разить бесполезно. Надобно бить по тени. Тень и есть его настоящее-то тело!

Глава XXXV

– Откуда у ордынца оказалась золотая пластина из негритянской жизни? – Отец Модест поднялся, чтобы подкинуть сухого валежника в костер. Путники не спешили ворочаться в Крепость. Они сидели теперь невдалеке от подножия Замка Духов. Нелли страх как хотелось развести костер на самой его вершине, но остальные решительно воспротивились таскать туда дрова. – Великие пути древности извилисты. Кто знает, сколько столетий странствовала сия безделка, в скольких руках перебывала? Верно, дикому она служила чем-то вроде талисмана, сиречь амулета. Завтрашний день мы возьмем на сборы и, коли ты не разболеешься, Нелли, тронемся в обратный путь.

– С чего я разболеюсь? – Нелли смело вскинула глаза на отца Модеста, чье лицо казалось красным сквозь разделяющее их пламя, а седины были розовы. В глазах его плясали багряные искорки.

– Да хоть бы с этой белены, – отец Модест засмеялся, и эмаль его зубов блеснула пунцовыми бликами. – Сидишь на ярком свету, разве в костер не лезешь, а зрачки-то вона как расширены! Гляньте, как забавно, Филипп – Нелли нонче черноглазая! Чем ты ее накормила, Прасковия?

Роскоф, задумчиво ворошивший костер кривой палкою, кинул грозный взгляд на Парашу.

– Надобно было прознать Кощееву смерть иль не надобно? – вскинула подбородок Нелли. – Или мы для плезиру сюда путь держали?

– Нет, маленькая Нелли, не для плезиру. Только я б такого вам не разрешил, кабы, дурень, вовремя спохватился. Ты б вить все одно не отступилась, Нелли, не мытьем, так катаньем. Зелья штука страшная, вспомни хоть Танатова.

– Сами же, батюшка, говорили в монастыре, что мы с Катькою должны барышне помочь, – обиделась Параша.

– Не единственный то был путь для помощи, ну да ладно, – отец Модест вздохнул.

– Отче, а что станется с Игнотусом? – спросил Роскоф. – Его-то небось не имеет смыслу продавать монгольцам, больно уж он того, хорошо с ними ладит.

– Он умрет, – ответил отец Модест безразличным тоном. – Только не тут, а в Москве.

– Тащить его в Москву, чтоб там убить? – Катя присвистнула.

– Не убить, а казнить, Катерина, ибо убийство есть произвол, а казнь – закон. Зачем его тащить, сам доедет.

– Один?! – Нелли поворотилась столь резво, что отливающий багрянцем черный сук, угодивши под ее сапог, оборотился рычагом, и на ее одежду обрушился целый фейерверк алых головешек.

– Да чего ж ты творишь? – Параша, вскочив, отряхнула подол.

– А тебе уж терять нечего, небось новое платье справлять в Барнауле, – Катя, озорно сверкнув глазами, вытащила голыми перстами два алых угля, завалившиеся за обшлаг Неллиного рукава.

– Ох, Нелли, худо ж ты поняла, что такое Нифонт, – усмехнулся отец Модест. – Много скопилось в его дому вещей наподобие тех зеркал, а еще больше недобрых знаний в памяти их рода. Он проникнет в самое средоточие разума Танатова, он начертает там свою волю железными буквами. И та воля суть воля Воинства. Танатов не должен сгинуть в сих краях, ибо тогда за ним придут другие. Он воротится в столицы и развеет все подозрения относительно сих пределов. Он станет доказывать ошибку свою, говорить, что тайный союз священнический – пустые сказки. Затем он переберет бумаги, что у него есть, так, что, коли в другой раз заподозрят правду, нас пустятся искать в каком другом месте. Мне так по душе дикий Кавказ – пускай там и рыскают. Коли надо, он сам составит нужные записки, чтоб следующие охотники искали на Кавказе. А затем он умрет.

– Как? – быстро спросила Катя.

– Повесится, подобно Иуде, Лютеру и прочим христопродавцам. Нифонту тем проще будет его принудить ко всему тому, что теперь бедняга решительно раздавлен. Вы, Филипп, знаете, что каменщики подобны термитам либо осам – опасны и сильны числом. В какой бы тюрьме не оказался каменщик, в какую бы даль не заехал – он допрежь всего рыщет глазами в поисках своего брата. И всегда находит оного. Здесь же искать некого – и привыкший к круговой поруке с младых ногтей человек растерян. Сил душевных опереться на себя самого у него недостает. Его беда, не наша! – Отец Модест, глядевший на Роскофа, теперь обвел строгими глазами трех подруг. – Вы вправе были о том знать, дети, но теперь забудьте Игнотуса навсегда. Он не стоит, чтоб о нем помнить.