Лариса

Особая статья — письма от зрителей. Письма от москвичей я даже не распечатываю — мне неинтересно их читать. Но когда я читаю письма, пришедшие издалека, у меня ком стоит в горле: я чувствую, как мы не безнадежны. Писали такие глубокие по мысли, по чувству, по потребности поделиться письма. Я себя почувствовала кем-то вроде провокатора. Мне поверили, а я не могу ни помочь, ни соответствовать. Это огромный клапан, нерастраченный, чистый, пронзительный, больной. Сколько людей мучаются, что не проживают себя до конца. По этим письмам можно было бы создать книгу духовной жизни нашей страны. В них есть надежда, что будет еще что-то за этим экраном. Я почувствовала, что мы невзначай дотронулись до основного.

Так трудно соответствовать. У души тоже есть свой потолок. Вот попробуйте, выйдите сюда и говорите о своем.

(Вопрос. Принимал ли Быков участие в работе над фильмом?)

Быков мне не мешал. Он слабо надеялся на результат.

(Вопрос. В современных фильмах образность и красивость кадра становится своеобразным средним уровнем. Как вы к этому относитесь? Ваши фильмы сняты в иной манере…)

Образность — это одно, а красивость — совсем другое. Красиво — это уровень операторского мастерства. А вот образность уже имеет отношение к искусству. Это способ мышления, подачи материала, который высекает третье качество — ассоциативное мышление. Это серьезная вещь, к которой должно быть устремлено любое искусство. Довженко говорил: если ты видишь на дороге только лужу, значит, ты не художник. А вот если ты видишь звезды, отраженные в луже, тогда ты художник.

Я рада, что вы заговорили об образном строе. Я в тысячу раз больше люблю смотреть фильмы, которые невозможно пересказать, а надо только смотреть. В этом чудо нашего искусства — оно обладает тайной. Если можно что-то рассказать словами, то нет смысла это снимать. Есть нечто, что невозможно ни записать, ни показать. Нечто, что создает новое качество.

Мы — молодое искусство, мы вышли из бульвара. За самый короткий срок нам удалось преодолеть возраст всех искусств и занять особое место. Вы не представляете, чем были на том фоне «Потемкин», Дзига Вертов, Чаплин. Дерьмо и бриллианты. Отсутствие слова концентрировало изобразительные особенности кино. На первом этапе слово отбросило кино на несколько десятилетий назад. Работая над фильмами, мы почувствовали, что на каком-то этапе потерялось управление. Возник новый камертон, когда материал начал командовать нами. Все усилия композитора, оператора преумножались. Это было не запланировано нами. Появились вещи, которые невозможно пересказать. Появилась тайна, ради которой ты и пришел в кино.

(Вопрос. Верно ли, что вы собирались ставить «Село Степанчиково»?)

Верно. Увлекаюсь Достоевским, люблю его. Но работа пока отложена.

(Вопрос. Над чем собирается работать Элем Климов?)

Тоже готовится к постановке. «Левша» Лескова, и много лет мечтает снять «Бесов». Но пока это только планы.

(Вопрос. Вы говорили, что долго вынашивали замысел «Восхождения». Значит ли, что вы сняли его в уме, а потом уже на пленке? Иными словами: насколько фильм соответствует замыслу, а насколько он — результат импровизации на съемочной площадке? Как вы относитесь к импровизации?)

Как правило, уровень сегодняшней режиссуры не соответствует тому, что планируют наши учителя. Доходит до того, что актеры презрительно относятся к режиссерам. Боязнь репетиций.

Очень трудно дался мне «Зной». Всегда улыбающиеся лица восточных людей… Потом стала я замечать, что улыбка эта сомнительна. Попала в больницу… Когда выпустили, сразу, бегом, как швед, бросилась в театр «Современник». Ворвалась в кабинет к Ефремову. Он принял меня за журналистку. Я сказала: «Я не журналистка, я дипломница». Сидела на репетициях. Потом довольно скоро нашла контакт. Никогда больше не начну снимать, если не прорепетирую с актерами. С Булгаковой в «Крыльях» весь первый месяц — сплошная корзина. Я каждую ночь сочиняла «систему» Станиславского. Писала трактаты о том, как я буду работать с актрисой. Потом началась радость общения. И я поняла, что это не мука, а наслаждение. Когда актер открыт тебе, это мгновенно преумножается на экране. Мне говорят: у вас актеры вашей группы крови. Я всегда стремлюсь войти с актером не только в словесный контакт, но и уловить излучение глаз. Глазами мы и на съемках вместе. У Рыбака — длинный план в конце фильма. Я стояла рядом с камерой. И появился новый уровень импровизации — общение. Мы занимались высшим пилотажем. Когда он закончил этот кадр, мы пятнадцать минут не могли прийти в себя.

Деталь из области чудес. Полфильма мы рисовали актеру синяк. Это было очень неудобно. А когда стали его разгримировывать, то обнаружили под гримом точно такой же синяк. Он был в эти секунды Рыбаком до последней капли крови, до полного психофизического истощения. Вот вам пример абсолютного погружения в образ. А это только одно из чудес искусства — самое внешнее.

Последнее интервью