Читаем Лариса полностью

Реня росла в детском доме. Отец у нее погиб на фронте, мать расстреляли полицейские, заподозрив в связи с партизанами. Отец, поспешно уходя на войну, забыл дома паспорт. Ушел с одним военным билетом. И мать очень берегла этот паспорт, прятала его, а если куда шла, брала с собою. Однажды она пошла в деревню менять на еду спички, соль и мыло, добытые за какую-то одежку. Паспорт отца, как обычно, взяла с собой. Она уже возвращалась обратно, когда в лесу ее задержали полицейские. Стали обыскивать и нашли паспорт. Решили, что паспорт женщина несла партизанам. Тут же у дороги и застрелили, забрав десяток яиц и кусочек сала, которые мать несла пятилетней Рене.

Было это уже в 1944 году. Скоро Советская Армия прогнала фашистов, и девочку взяли в детский дом.

Там было много детей, которых война сделала сиротами. Но время шло, и у некоторых отыскивались родители, У Мани Рожковой, худенькой девочки с тоненькими светлыми косичками, отец, как оказалось, не погиб. Через пять лет после войны он отыскал дочь и забрал ее домой. Реня дружила с Маней, и когда подружку забирали, она с завистью смотрела, как Маня уходила, держась за руку отца. У Володи Кожухова нашлась мать. Это была немолодая, бедно одетая женщина. Один рукав ее поношенной стеганки был засунут в карман: у женщины не было правой руки. Она все время плакала, вытирая глаза углом большого черного платка. Плакала и улыбалась, а пока Володя собирался, все ходила за ним следом, как привязанная. А Реня смотрела на нее и думала: «Пускай бы и моя мама была живая, пускай бы нашла меня тут…»

Много лет самым горячим желанием Рени было одно: чтобы объявился кто-нибудь из родных. Она не верила, что отец погиб. Все ждала, что кто-то разыщет ее, заберет из Калиновки. Не потому что плохо было ей в детском доме. Нет, здесь были друзья. Здесь была Анна Владимировна, к которой всегда бежала Реня, если кто-то ее обижал. Анна Владимировна умела так поглядеть и так погладить своей всегда теплой рукой, что боль и обида уходили. И все-таки родители… Реня ждала. Ждала и надеялась.

Но никто не приезжал за нею, и девочка, подрастая, стала понимать, что будь у нее кто-то из близких, давно бы нашел ее. А если за тринадцать лет никто так и не объявился, значит, и ждать больше не стоит. Так рассуждала Реня-десятиклассница, хотя время от времени и шевелилась где-то в глубине надежда. Надежду эту подогревали то статья в газете, то рассказ по радио, в котором шла речь о том, как родители спустя пятнадцать, а то и больше лет находили своих детей.

И все же мысли о родителях не занимали сейчас главного места. Впереди была жизнь. Она звала в неизвестное, обязательно прекрасное, и мечты стремились туда, опережая время, опережая события.

Когда с часового завода попросили прислать трех девушек, Анна Владимировна первой назвала Реню.

— У девочки золотые руки, — говорила она директору детского дома Ивану Гавриловичу. — И в вышивальном кружке она лучшая из лучших, и в столярной мастерской не хуже любого мальчика справляется. Вон, шкатулка ее на выставке стоит, — кивнула Анна Владимировна в сторону зала, где была выставка работ воспитанников детского дома.

— Все это я знаю, Анна Владимировна, — отвечал Иван Гаврилович, вынимая из шкафа папку с документами Рени Воложиной. — Но ведь она, кажется, в институт хочет?

— Ну, что же, давайте спросим у нее, — сказала Анна Владимировна. — Но только она девочка способная, старательная. Захочет, будет работать и учиться. На заочном отделении, на вечернем.

Реня, как только узнала, что есть у нее возможность поехать работать на часовой завод, — в мыслях, мечтах, была уже там, ходила по цеху, сидела за конвейером, делала какое-то свое, еще неизвестно какое, но очень важное дело. В мыслях она жила в большом городе, гуляла по его красивым улицам. «А учиться я непременно пойду. На вечернее… В политехнический», — думала она.

В мечтах являлся ей и юноша, которого она встретит в Минске. Может, он работает на заводе и не знает, что скоро туда приедет Реня? А может, учится в институте, куда поступит и она? Он обязательно умный, красивый, сильный, отважный. Вместе они будут работать и учиться, ходить в кино, в театры.

Реня не могла представить себе лица этого юноши. Герой ее тайных мечтаний не был похож ни на кого из знакомых ребят и особенно на тех, с кем росла в детском доме. «Тот» юноша был из жизни, которой Реня еще не знает, но которая придет к ней, наступит очень скоро.

Сейчас, когда Реня вспоминает те свои мечты, ей становится смешно. Она думала, что единственный, которого должна встретить в жизни, где-то далеко. А он, оказывается, все время был рядом. Рене и в голову не приходило, что таким единственным и самым дорогим будет Юра, тот самый Юра, который подрастал рядом с ней, порой таскал за косы, порой насмешничал. Правда, еще давно, когда они оба были малышами, Реня как-то подумала, что Юра необыкновенный мальчик. Так она подумала, когда увидела Юру оборванного, грязного, с засохшей царапиной через всю щеку. Реня хорошо помнит тот случай.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство