Лариса

Сердце у Зои екнуло. Она догадалась, о чем собирался говорить с ней отец. «Ну неужели он не мог, чтобы не слышал Юра?» — подосадовала она.

Антонина Ивановна насторожилась, готовая кинуться дочке на помощь.

— Надо, наверно, куда-то устраиваться на работу, — заговорил отец. — Или как ты думаешь?

Зоя молчала.

— Подними глаза, дочка, — взял ее за подбородок отец, — мы здесь все свои. Все мы любим тебя и все желаем тебе добра. Помочь стараемся. Ну, скажи, где бы ты хотела работать?

Зоя ничего не ответила.

— Ох, какая ты, — вздохнул отец. — Снова мне тебя устраивать? Но помни, — отец погрозил пальцем, — это в последний раз. Больше я за тебя краснеть не собираюсь, чтобы ты мне больше работу не бросала. — Помолчал с минуту, продолжал недовольно. — Сегодня встретил одного знакомого. На заводе медпрепаратов работает. Им в лабораторию нужна ученица. Я поинтересовался, не могут ли взять тебя. Сказал, что можно. Работа интересная и заработок приличный. Так что, условились?

Зоя снова не проронила ни звука.

— Скажешь ты, в конце концов, хоть слово? — разозлился отец. — Хочешь ты в лабораторию или не хочешь?

— Нет, — ответила наконец Зоя.

— Так чего же ты хочешь? — уставился на нее Михаил Павлович.

— Я хотела бы вернуться на завод, но… — запнулась Зоя.

— О господи, — всплеснула руками Антонина Ивановна, — ты же сама говорила, что там тебе тяжело!

— Я хотела бы вернуться, — тихо повторила Зоя.

Давно поняла она, что жалеет о заводе, что хочет вернуться на конвейер, к девчатам, но не думала, что хватит у нее сил признаться кому-нибудь в этом. И вот, хватило. Когда отец предложил другое, она поняла, что не хочет ничего другого, хочет только туда, туда.

Какое-то время в комнате стояла тишина, потом ее нарушил радостный голос Рени:

— Как это прекрасно, Зоенька! — воскликнула Реня. — Если бы ты знала, как я рада! — Она подбежала к Зое, обняла ее. — Просто замечательно, что ты решила вернуться!

— Возьмут ли меня? — в отчаянии взглянула на нее Зоя. — Еще засмеют…

— Михаил Павлович сам зайдет к директору, правда, Михаил Павлович? — повернулась к нему Реня.

— А по-моему, не надо папе никуда ходить, — решительно заявил до сих пор молчавший Юра. — Не надо, — повторил он. — Зоя — человек взрослый. Сама должна отвечать за свои поступки. Сама уволилась, сама пусть и восстанавливается. В другой раз подумает, прежде чем совершать решительный шаг. А то привыкнет всю жизнь за чужую спину прятаться. Ты на меня не обижайся, сестричка, но позволь сказать, что поступила ты неважно. Тебя учили, да тебе еще и деньги платили… Государство на тебя надеялось, верило в тебя, а ты? Ошиблась? Ну, и поправь свою ошибку. Сама!

— Не возьмут, не возьмут меня обратно на завод, — с горечью повторила Зоя.

— Не возьмут, тогда будем думать, что делать дальше, а попытаться надо. Так я говорю, Реня?

— Директор очень хороший человек, добрый, — ответила та. — По-моему, он обязательно должен взять, обязательно!

— Нет, ты скажи, — настаивал Юра, — ты ответь, прав ли я вообще, в принципе? Прав ли я, что именно Зоя, сама, обязана исправить свою ошибку.

— Конечно, прав, Юрочка, — согласилась Реня.

— А вы, мама, папа?

— Что ж, — сказал Михаил Павлович, бросая недоверчивый взгляд в сторону дочери, — пусть попытается…

— Ой, не знаю, не знаю, — вздыхала Антонина Ивановна.

Ночью Зоя долго не могла уснуть, все думала, думала… Думала о том, что она скажет директору, что он скажет ей. Она знала, что ей будет очень стыдно увидеть его, но знала и другое — ей будет еще хуже, если она струсит, не отважится пойти к нему и смело признаться, что совершила ошибку… Пускай случится самое худшее: ей откажут. Но она будет знать, что сделала все для того, чтобы вернуться в цех, к девчатам, в свою бригаду, к своему конвейеру. А ей так этого хочется! Она теперь вспоминала не те минуты, которые казались ей постылыми, а те, когда у нее получилось, когда радовалась удаче. Как ей хотелось снова взять в руки инструмент, как бы она старалась!

Но Женя… Если ее возьмут на завод, придется с ним встречаться… На работе… Но и эта мысль не остановила.

«А что мне Женя! — горячо возражала она неизвестно кому. — Я и глядеть в его сторону не стану! Хватит того, что он однажды встал на моей дороге, не хватало теперь, чтоб я из-за него на завод не вернулась. Нет, завтра же пойду к директору, пусть будет, что будет!»

Во вторую военную зиму

1

Город кончался небольшими деревянными домами за кривыми заборами, в одном дворе было развешано белье: простыни, наволочки, синяя мужская рубашка — все смерзшееся, будто жестяное.

У крайнего дома сидела под забором большая рыжая собака. Проходя мимо нее, Нина насторожилась: она боялась собак. Но собака даже не взглянула на нее, и Нина пошла дальше, уже не улицей, а тропинкой, протоптанной вдоль шоссе.

И сразу почувствовала одиночество. Еще недавно и висевшее на веревке белье, и собака напоминали о том, что рядом люди, теперь вокруг — покрытое снегом поле, голые деревья.