Ларочка

— С вещами. — Пояснила Лариса, придавая требованию не только моральный, но и практический аспект.

Повисла пауза, ей было на чем повисеть в пропитанном тяжелыми парами оранжевом абажурном воздухе. И тут раздался спасительный звук снаружи.

Учитель Вахин схватил Лукича за плечо, и толкнул в направлении звука.

— Пусть Васька.

Оказалось, сынок Лукича прикатил на «запорожце» для развоза заседателей.

Виктор Петрович очень медленно, почти беззвучно ударил кулаком по столу, мол, быть по сему.

По дороге Лариса скомандовала водителю, мелкому, востороносому, очень гусеобразному как и его отец пареньку, чтобы остановился.

— Есть две копейки?

Сунулась в автомат с навсегда отворенной, погрязшей в снегу дверью. Сам прибор выглядел страшно, в черных расцарапах, с примерзшей гречневой кашей в районе впускной щели для монет, с диском, двигающимся только под конвоем невынимаемого пальца, с проводом голым как почти полинявшая змея. Зато связь оказалась на высочайшем…

— Здрасьте дядя Ли, а я к вам. — Чтобы не успел отбояриться.

— Я ухожу Лара, я…

— Ключ под коврик!

— Нет! — Взвизгнул обычно жантильный конферансье, видимо имел основания не доверять коврикам. — У соседа будет, в семнадцатой. Я еду в аэропорт, за…

А это нам дядечька Лион Иванович «до лампады», как говорят в каком–то водевиле.

Вот он мрачный дом, где разрушаются браки, задуманные в Теплом Стане.

Только подойдя к парадному теперь ненавистного строения, Лариса вспомнила о смерти академика.

Все–таки, неловко как–то!

Хотя, не я же его убила, сказала она себе, понимая, что эта фраза из арсенала плохого человека. Но оскорбленной женщине позволено больше моральной свободы, чем принято думать, и простить ей придется больше, чем от нее соглашались ждать.

Консьержка, переименованная сердитым сознанием Ларисы в кочерыжку, растеряно ей улыбнулась. Не пустить не могла, хотя и не могла не знать, что высшей властью шестой квартиры девушка отлучена. Лучше прикрыться вязанием.

— Здрасссьте! — Просвитела Ларочка, накручивая себя против безропотной консьержки, чтобы было легче при наезде на Рулю. Лифт повел себя солидно, грюкнул, крякнул, доставил.

Встав перед проклятой дверью, Лариса сплюнула всю вертевшуюся в голове гневную словесную шелуху, больно надавила на звонок.

Довольно долго дверь не открывалась, уже почти наступил момент для повторного удара, когда открылась.

Навстречу из полумрака прихожей сверкнула тихая, безумная, и главное, очень знакомая улыбка.

Академик глядел вполоборота, он подъехал к замку боком, чтобы легче было дотянуться. Он был явно рад визиту Ларисы, даже сделал несколько знаков, показывающих это.

Пауза затягивалась.

Из глубины отмытой Ларисой квартиры донеслись чьи–то шаги и еще из–за шагов, совсем с другого края этого запущенного материка и голоса.

Тут Лариса поняла, что для разговора в такой ситуации она не готова, все наработки быстрых болезненных оскорблений сделанные во время путешествия из Малаховки, пришли разом в негодность, для вытачивания новых не было времени, да и не вызревают ядовитые колкости в атмосфере столь сильного удивления, в котором пребывала сейчас Ларочка.

Шаги были уже за ближайшим поворотом.

Поставила чемоданы внутрь квартиры, слегка толкнув колесное кресло, так что академик обратился взглядом во тьму внутреннюю своего идиотского дома.

Захлопнула дверь.

Вниз отправилась ногами. Как бы убеждаясь при каждом шаге, что сохранилась как личность.

На секунду вспыхнуло желание вернуться, и все же наскандалить.

Пожалела о чемоданах, как о зря потраченной причине для визита.

И тут же какое–то бессилие.

Укатали–таки сивку московские горки.

Лучшая, хоть и меньшая часть богатства была сдана по дороге в отдельной сумке в камеру хранения на Ленинградском вокзале.

Да о чем жалеть, сюда она ни ногой.

Хватит!

Хватит!

Навсегда хватит!

Консьержка закрыла форточку своей клетушки, чтобы не видеть, как она будет уходить.

Выйдя на крыльцо, Лариса пожалела, что не курит. Сейчас бы сигарету, и пощелкать зажигалкой, прищурив глаз.

Ладно, просто постоим, вдыхая мощный морозный воздух. На нем выращивают настоящих снежных королев. Унять дрожь в ногах.

В арке скрипнули тормоза, двор вспыхнул. Хлопнула дверь. Двор погас. Кто–то мелко хрустя снежком приблизился к крыльцу.

Лариса уже владела собой.

— Здравствуй, Руля.

Он был расслаблен, видимо сильно выпил в честь смерти своего дедушки. Прикрывал грудь прямоугольным свертком. Другой рукой искал на лице очки.

— А я пришла посочувствовать твоему горю.

— Врешь. — Сказал внук. — Ты всегда мне врала.

Лариса отставила по своему обыкновению крепкую ногу и расправила плечи, почувствовала, как похолодело у носа место гандбольной травмы.

— Ты всегда мне врала. Ты никогда меня не любила.