Ларочка

Понедельник следующей недели, казалось, не предвещал никаких особенных событий. Без трех минут двенадцать публика стала подтягиваться к кабинету шефа. Прошли внутрь печальной парой Голубев с Воробьевым, пронес свою трубу Тойво. Волчок и Прокопенко явились прежде всех и ждали в предбаннике, чтобы не вламываться первыми. За свою деликатность получили по шпильке от Ларисы, тоже задержавшейся в предбаннике, чтобы докурить сигаретку. Прокопенке досталось за то, что сбежал прошлый раз совсем не как товарищ, не проводив дам «хотя бы до авто». Семейный очаг это, конечно, хорошо, но у человека есть и другие обязанности. Вот, господин Волчонок исправляется.

— Волчок. — Поправил молодой человек, но так, словно ему было неудобно за свою несговорчивость.

— Только очень медленно исправляется. Все глаза проглядели, пока дождались твоего муската.

— Я же уже объяснял, метро…

— Тебе было сказано — бери такси!

Открыл свою дверь квадратно улыбающийся Пызин, и растопырил руки как бредни, побуждая толпящихся войти в кабинет.

— Прошу, прошу.

Лариса забычковала сигаретку в пепрельницу на столе Тамилы Ивановны и открыла парад.

В коридоре показалась пара — Милован и Карапет. Милован что–то рассказывал низкорослому коллеге, угрюмо смотревшему в пол. Их обогнала Галка, как шеф машбюро и профорг, она тоже обязана была присутствовать на творческих летучках.

Пызин поглядел на Карапета, дождался, когда последний сотрудник войдет, подвигал квадратной челюстью, как перед боем, раздул ноздри и шагнул на территорию Михаила Михайловича.

Летучка шла, в общем, обычным порядком. Шеф одних похвалил, других пожурил, сказал свое обычное, что обязанности по поддержанию строгой идеологической дисциплины никто ни с кого не снимал. Партия, да, развивает перестройку, но это не предполагает бардака на местах. Обольщаться не надо, если гайки в настоящий момент не закручивают, это не значит, что их вообще нет.

Тойво как всегда прозондировал почву насчет Набокова. Вон еженедельник «Шахматы» уже дал подборку его стихотворений, может и нам, например, «Машеньку» включить в список…

— Нет. Одно дело шахматы, другое дело — история. — Сказал Пызин. Все посмотрели на шефа, он угрюмо кивнул. Но всем было понятно: запрет скоро рухнет и лектора порвут «Машеньку» на цитаты.

Галка сообщила, что взносы будет принимать у себя сразу после летучки.

— Ну, что ж, — сказал главный, — если ни у кого…

Но тут вскочил Карапет.

— Что у вас? — Неприязненно спросил Михаил Михайлович.

Карапет Карапетович несколько секунд борол волнение, потом сказал:

— У меня вопрос.

— Может быть потом, в рабочем, так сказать, порядке. — Дергая щекой попытался увильнуть шеф.

— Нет, нет, — бодро возразил Пызин, — если Карапет Карапетович хочет спросить, мы всегда можем ответить.

Михаил Михайлович сделал согласный жест руками, пожалуйста, товарищ заместитель, сражайтесь. Пызин встал. Но оскорбленный армянин смотрел не на него.

— Я хочу у вас спросить Михаил Михайлович.

— У меня? — С некоторым даже наивом в голосе поинтересовался шеф. Мол, я то тут причем?

— Я хочу спросить у вас, почему вы гоните меня как собаку, когда этому человеку позволяете все?

Главный насупился, ему все это было неприятно, но, вместе с тем, он и успокоился. Карапет явно выходил за рамки приличий, и его можно было одергивать, не обсуждая сути дела.

— Держите себя в руках, Карапет Карапетович.

— Что, если этого человека прислали сверху, то он может топтать людей и издеваться над ними как ему угодно, да Михаил Михайлович!?

— Ведите себя подобающе Карапет Карапетович!

Пызин сиял — соперник сорвался. Никто не любит скандалов и скандалистов, а Михаил Михайлович Александров, Пызин это уже понял, особенно сильно не любит. Заместителю можно было уже ничего не говорить, коротышка топил себя сам.

— Вы не ответили мне Михайлович Михайлович?!

— В таком тоне беседу я вести не намерен. Заседание окончено.

Волчок сидел у самого выхода из кабинета. Он охотно покинул летучку, на рабочее место не поспешил. У него было крохотное дельце к Тамиле Ивановне, он хотел просить отсрочки по платежам в общак.

Внутри там в кабинете еще что–то негромко кипело. Полностью ушли только Голубев с Воробьевым о чем–то очень конфиденциально переговариваясь, очевидно прикидывая, не последует вслед за антиармянским гонением, атака на гомосексуалистов.

Остальные толпились в предбаннике.

Лариса курила и перешептывалась с хитро улыбающимся Милованом, Галка делала большие глазищи за большими очками, как будто что–то предчувствуя. Мудрая Тамила Ивановна делала вид, что роется в сейфе, а сама одним глазом незаметно рылась в толпе сослуживцев.

Вышел, наконец, беззвучный, сосредоточенный, весь обрушившийся в себя Карапет. Все сочувственно, но молча на него косились. Он ни на кого не смотрел, он сопел и истекал потом. Было понятно, что лезть к нему с разговорами не стоит.

Прокопенко молча развернулся и пошел к себе.

Волчок глубже вжался в стул.