Ларочка

– Дорогая, сходи за сольцой, – тут же осекла ее хозяйка праздника. Та, глядя на пачку «Экстры» на краю стола, понимающе улыбнулась и стала закуривать, ища взглядом свободный стул.

– А что касается полей, Карапетушка, то вот, посмотрите на него…

Все посмотрели на вошедшего Волчка, и он невольно потемнел под взглядами.

– …утверждает, что на, допустим, Бородинском поле мы не победили, а проиграли. Поте-ери у нас были больше, позицию мы бросили после всего, столи-ицу оставили, мол, военная наука все это зовет поражением. Но всем же понятно, что это ерунда собачья. Великая победа, есть великая победа.

– При чем здесь Григол Ашотович? – тихо проныл Карапет.

Волчок развернулся и вышел вон.

– Захвати там соль, – крикнула Галка сквозь клуб выдыхаемого дыма.

– Он не вернется, – сказала Лариса. – Придется тебе сходить самой.

– О, Милок сходит, – вывернулась машинистка, показывая на вошедшего серба. Ей хотелось задать какой-нибудь затравочный для знакомства вопрос незнакомцу в дорогом костюме, но Лариса с помощью мелких, но непрерывных манипуляций уводила ее с удобной позиции.

– А что это мы тянем? – спросил Милован, вертя в руках бутылку джина «гордон».

– Без соли, Слава, нельзя.

– Это текилу пьют с солью, Галочка.

– Вы любите текилу? – наконец прорвалась машинистка, но в ответ на этот вопрос Гарик тоже отделался пожатием плеч.

– Он просто меня выживает, – почти бесшумно вздохнул Карапет.

– Пусть идет ко мне, – сказала Лариса, увидев, что в комнату вернулся Волчок с тарелочкой соли. – Пусть твой Григол идет ко мне. Будет читать про Прохоровское поле.

Волчок поставил блюдце и снова вышел. Прокопенко вздохнул ему вслед, ему хотелось уйти, но не было повода. Энгельс положил в рот еще один кусок сервелата. Это он был пособником травли Волчка. Причем, без всякого злого умысла, просто в силу энциклопедического склада ума. Волчок как-то заявил, что битву при Бородино мы проиграли, «ведь Клаузевиц…». И Энгельс устроил ему форменную, детальную, исчерпывающую порку тем самым Клаузевицем наотмашь. Парень был повержен и как мыслитель, и как патриот.

Лариса тогда гордо улыбалась ему в несчастное лицо, гордясь своим Энгельсом. Тот равнодушно вздыхал. Человеку, знающему истину, всегда кого-нибудь жалко.

– А правда, что текилу делают из кактусов? – наклонилась Галка к гостю.

– Ага, – кивнул много попивший и повидавший Милован, – а джин – из можжевельника.

Энгельс попытался приступить к своему обычному занятию.

– Не совсем из кактусов, это голубая агава…

– Молчи, энциклопедия, молчи, как грусть, – оборвала его Лариса. – Я хочу поднять тост. За те встречи, что иногда происходят в метро.

Все выпили, даже Карапет Карапетович. Но вместо закуски он наклонился к хозяйке и спросил:

– А вы правда можете взять Григола Ашотовича к себе?

– Я вас когда-нибудь бросала в беде, Карапет?!

– Наша главная беда случилась в пятнадцататом году, и тогда нас бросили все.

Но никто не услышал этих слов.

После джина стали пить коньяк. Кто-то уходил, кто-то приходил, разговор становился все громче. Галка ткнула немым пальцем в шкаф, подразумевая остальную часть комнаты, мол, а как они, Голубь с Воробьем?

– А я сейчас растормошу эту голубую агаву! – Лариса решительно встала и вышла на сопредельную территорию. Вместе с рюмкой коньяку. – Мы вам не мешаем?

Птичьи люди синхронно замотали головами: нет, нет, нисколько.

– Тогда, может быть, вы к нам присоединитесь, у меня такое событие.

Снова синхронное качание голов: нет, нет, спасибо.

Лариса вернулась к себе, встреченная восхищенными взглядами и прысканьем зажатых ртов. Уже через несколько минут с сопредельной территории началась тихая эвакуация. Благо до окончания рабочего дня оставалось совсем немного времени.

Гарик, до сего момента сидевший почти молча, встал и сказал Ларисе, что хотел бы сказать ей несколько слов. Галка вздохнула, как бы признавая поражение. Милован стал откупоривать последнюю бутылку, какой-то вискарик.

Лариса, держа пальцами правой руки сигарету, пальцами правой – рюмку, проследовала за ограду. Гарик смущался. Она смотрела на него победоносно, уверенная, что в ее силах прекратить его мучения, какими бы они ни были.

– Знаешь, я давно хотел с тобой поговорить. Так и так, все выяснится.

– Лучше не здесь, пойдем в коридор.

В коридоре было довольно темно, но Гарик продолжал смущаться. Что, по мнению Ларисы, было странно для владельца кооперативного кафе. Эту информацию вытянула из него Галка, и Лариса была довольна, что ей не пришлось это делать самой.

– Не вздыхай, говори.

Из дверей главной реакции вышел Карапет Карапетович, вид у него даже в полумраке коридора был страшный. В голосе был трагический трепет.

– Он говорит, что и Офелия Дерениковна должна уйти.

Лариса закатила глаза, просигнализировала Гарику сигаретой и повела за собой на площадку к лифтам. В огромное окно рвался рьяный, звучный ливень, как бы призывая участников разговора не скрывать своих сильных чувств.