– Посмотри на эту фотографию, – сказала миссис Пис. – Ряды и ряды детей в топорщащейся одежде на фоне большого кирпичного здания. Какие сердитые у них взгляды.
– Взгляни на этих маленьких детей. На мой взгляд, их принесли в жертву за всех нас. Приучили ходить в вызывающей зуд одежде.
– Подобные фотографии хорошо известны. Их демонстрировали, желая показать, что мы можем стать людьми.
– Правительство? Оно тогда желало нашего истребления. Помнишь, что написал тот «
Лароуз порылась в коробке и достала из нее клочок газетной бумаги.
– Вот она.
– Вот так-то, – заметила миссис Пис. – А здесь ч'yдно.
– Это не страна Оз, – заметила ее мать.
– Твое кладбище похоже на страну Оз. Все эти зеленые светящиеся огоньки.
– Жаль, что зимой в поле не растут маки.
– Здесь у меня есть кое-что получше.
Миссис Пис порылась в жестяной коробке. Под всеми бумагами и памятными записками она держала обезболивающие пластыри – белые с зелеными надписями, в прозрачных пакетиках. Лароуз была крайне осторожна в пользовании ими. Предполагалось, что она должна упреждать боль, но ей не нравилось воспринимать свое положение слишком мрачно. Она предпочитала сначала позволить боли скрутить ее так, что она не могла больше думать ни о чем другом. Ее пластыри служили дополнением к лекарствам. Она их принимала столько, что они должны были убить ее много лет назад.
– Истреблять или просвещать.
– Просто мне нужно унять боль, – сказала Лароуз.
– Хорошо, что мы стали учительницами. Так мы смогли любить этих детей.
– Были хорошие учителя, и были плохие. И те и другие не могли справиться с одиночеством.
– Оно укореняется в человеке очень глубоко.
– Говорят, оно передается из поколения в поколение. А их у нас было четыре.
– Может, все наконец остановится на этом мальчике.
– На Лароузе.
– Хоть бы у него все было хорошо.
– Может, и будет.
Кресло стало еще бархатистее. Воздух наполнился звуком капели. Водяные потоки с мягким шумом струились вокруг нее. Она протянула руки. Ее мать взяла их. Они оттолкнулись и поплыли. Вот так ее навещала мать, которая умерла от туберкулеза, так же как бабка и прабабка. Эту невероятно жестокую болезнь родители успевали передать детям перед тем, как скончаться. Но миссис Пис не умерла от туберкулеза, передавшегося ей от матери. Ее вылечили в санатории в 1952 году, когда был изобретен изониазид[69], который, к всеобщему удивлению, оказался способен излечивать неизлечимое.
– Я была уверена, что умру, как ты, – сказала она матери. – Поэтому и старалась не обзаводиться привязанностями. А без них годами кажешься себе онемевшей и лишь потом начинаешь чувствовать. Сначала это больно. Чувствовать – это как болеть. Но со временем к этим новым ощущениям привыкаешь.
– Тебя спасли не просто так, да?
– Ах, эти дети, – проговорила миссис Пис. – Как хорошо было вязать вместе с ними, шить церемониальную индейскую одежду, разучивать танцы. Устраивать маленькие посиделки, на которых я наливала немного кофе в их кружки с молоком.
– Ты видишься с ними сейчас?