Ларс III

Мы с Феофилом вели вежливую беседу. Окружающие нас придворные были в растерянности поведением своих императоров. Один чуть ли не лебезил, а второй –игнорировал статус гостей, продолжая сидеть на троне. Контраст был значительный.

— Знаком ли ты, — обратился Михаил ко мне, прерывая мой диалог Феофилом, — с той единственной истинной верой, светом христианства, который освещает нашу империю?

О как! С козырей зашел. Ну что же в эту игру можно играть вдвоем.

В зале воцарилась напряженная тишина. Я тщательно выбирал следующие слова.

— Мы, гардарцы, уважаем всех богов, — ответил я, — мы чтим Перуна, бога-громовержца, и Велеса, бога подземного царства. Мы — народ многих верований.

На лице Феофила промелькнуло разочарование, но он быстро скрыл его.

— Знание — это дар, — провозгласил его отец, — и это дар, которым Византийская империя готова поделиться. Свет нашего Бога должен достичь даже самых дальних уголков твоей земли.

Не понял. Это угроза? Кажется, нужно будет по второму кругу стрясти с Царьграда дань. У меня под Плиской простаивает армия. Он вообще в курсе? Видимо, то, что я начинаю закипать, слишком явно выразилось, так как даже Михаил чуть переменился в лице. А Феофил, стараясь сгладить слова отца, перевел тему на охрану патриарха.

Он выразил сожаление тем, что даже легионеры не справляются с защитой главы византийской церкви. Мрут будто мор гуляет в их палатах. Я слегка кольнул самолюбие Феофила, предположив, что проблема не в охранении, а в греховности. А раз так, то такой «свет» в наших землях нам не нужен. Последнюю фразу услышал и Михаил. Так ни о чем и не договорившись, наша делегация покинула дворец.

Феофил предложил встретиться вечером, на пиру в честь нашего приезда. Я согласился, скосив недовольный взгляд на сидевшего на троне Михаила. Феофил тяжело вздохнул, отметив про себя мое недовольство.

Я с ближниками направился обратно в свою резиденцию. Да, не так я представлял нашу встречу. Я надеялся на плодотворные переговоры, переманивание Византии на свою сторону, какой-то союз против Рима. Да хотя бы заключение договоренности о некоем нейтралитете Византии в ходе моей нынешней военной кампании. Но нет. Византийцы, а точнее Михаил, затаили обиду за наш поход против них. А ведь мы разошлись в прошлый раз чуть ли не друзьями. Мои люди вылечили Михаила. Да, Феофил дал клятву, но она же тайная, о ней никто не знал. Это было нашим козырем в случае нарушения «вечного мира» двух наших государств. Да в конце концов, Византии выгодно иметь на севере союзника. Это позволит высвободить силы для захвата средиземного побережья. Но — н сложилось. Гордыня Михаила и, как мне кажется, местных элит была выше получения выгоды в долгосрочной перспективе.

Я же решал многие проблемы византийцев. По сути возвращение контроля над Римом было бы дорогостоящим мероприятием, потребовавшим значительных финансовых вложений.

А тут я предлагал выгодный обмен: нейтралитет или союз в обмен на вечный город. Но до этого обсуждения даже не дошли. Гордыня Михаила была выше желания о конструктивном разговоре.

Глава 18

Конец лета 827 г., Царьград

Вечером на пир я пришел только в сопровождении Аги и Радомысла. И все же имперцы умеют пускать пыль в глаза. Сводчатый потолок приемного зала, казалось, и дышал мерцающим светом тысяч масляных ламп. Воздух был пропитан ароматами жареного мяса и экзотических специй. Гул разговоров и ритмичного звона золотых кубков разносился по залу.

Император Феофил сидел вместе со мной и вел светскую беседу со своим учителем Иоанном Грамматиком, который был мне глубоко симпатичен. Это был зрелый мужчина с широким кругозором. И беседа с ним была на удивление приятной и размеренной. Михаила, к счастью, не было на пиршестве. Поэтому обстановка была более комфортной.

Иоанн Грамматик был советником Феофила. Учитель был в не стар, его борода, белая, как свежий снег, резко контрастировала с темной одеждой, а взгляд был спокойным и напряженным.

— Тебе нравится это? — задал вопрос Феофил своему учителю, показывая на фрески мозаики и позолоту.

Они спори о необходимости выпячивать богатство. Иоанн стоял на позиции скромности, а император гнул линию о необходимости воплощения императорской власти через роскошь.

— Даже цезари древности позавидовали бы такому богатству, — отвечал Грамматик, -золото, — усмехнулся он, помешивая вино в кубке, — непостоянная хозяйка. Легко обрести, легко потерять. А вот знания, — он выделил это слово интонацией, — являются истинным сокровищем. Знания, которые вечны, строят империи.

— Через демонстрацию силы и богатства, — отвечал Феофил, — империя утверждает свое господство, внушает трепет и уважение среди своих подданных и врагов.

— Выходит так, что этот пир, эта… расточительность — необходимый инструмент управления?

— Это все, — вмешался я в диспут, показывая на окружающих, — напоминает вашему народу о славе империи. Мир понимает язык богатства и власти лучше, чем язык философии.